Джон Норман - Странники Гора
– Утром, – сообщил Камчак, – мы возвращаемся к своим фургонам.
– Вы сохраните Тарии жизнь, господин? – не веря своим глазам, спросила Африз, знавшая, насколько ненавидит Камчак её родной город.
– Да, – ответил Камчак. – Тария будет жить.
Девушка была в недоумении.
Я и сам был озадачен, но не решался спрашивать.
Прежде я предполагал, что Камчак разобьет Домашний Камень, похоронив образ города в сердцах людей, а Тарию предаст огню. И лишь сейчас, на прощальном пиру во дворце Фаниуса Турмуса, я осознал, что он дарует городу жизнь, оставляет ему сердце и свободу. Я только теперь понял, что тарианцы смогут вернуться в свой город и стены его не будут разрушены.
Подобный акт со стороны завоевателя – тачака, казался мне более чем странным.
Заставляла ли Камчака действовать так его вера в необходимость иметь общего для народов фургонов неприятеля, или тому была ещё одна, возможно более важная, причина?
Внезапно у дверей раздался какой-то шум и в зал вошли трое кочевников в сопровождении целой свиты воинов.
Это были Конрад, убар кассаров, Хакимба, убар катайев, а третьим, судя по одеянию, – представитель паравачей; этого человека я не знал, но догадывался, что он, очевидно, их новый убар. Среди сопровождавших их воинов я узнал кассара Альбрехта, а за его спиной с удивлением увидел одетую в короткое одеяние свободной женщины Тенчику, держащую в руке обернутый белым полотном сверток.
Конрад, Хакимба и глава паравачей подошли к трону Камчака, но никто из них, являясь убарами своих народов, не преклонил перед ним колени.
– Нами были получены предзнаменования! – без предисловий начал Конрад.
– Они были внимательно изучены толкователями, – подхватил Хакимба.
– Впервые за последние сотни лет, – вступил в разговор паравачи. – у нас появился Высокий Убар, Единый Убар народов фургонов!
Камчак поднялся с трона и, скинув со своих плеч мантию тарианского убара, остался в обычном одеянии тачака.
Трое убаров одновременно простерли к нему руки.
– Высоким Убаром объявлен Камчак! – в один голос оповестили они.
По всему залу прошел гул возбужденных голосов.
– Камчак – Единый Убар народов фургонов! – воодушевленно кричали присутствующие.
Камчак поднял руку, призывая к тишине.
– Каждый из вас, – начал он, – катайев, кассаров, паравачей – имеет своих собственных босков и свои фургоны. Вы ведете раздольную жизнь, за исключением дней войны, когда вы объединяетесь против общего неприятеля, и тогда никто не может выстоять против народов фургонов. Мы можем жить порознь, но каждое из наших племен входит в состав народов фургонов, и то, что разделяет нас, гораздо меньше, чем то, что нас объединяет: каждый из нас знает, что нельзя напрасно убить боска и что следует быть гордым и храбрым и ценой своей жизни защищать своих женщин и свои фургоны. Мы знаем, что нужно быть сильным и свободным, а что может сделать нас более сильными, чем наше объединение? Объединимся же и станем сильными и свободными! Да будет так!
Трое пришедших к Камчаку людей и сам убар тачаков протянули друг к другу руки и соединили их вместе.
– Да будет так! – в один голос заявили они – Да будет так навечно! Они расступились и пропустили Камчака вперед, выстроившись у него за спиной.
– Да здравствует Камчак! – воскликнули они. – Да здравствует Высокий Убар!
– Да здравствует Единый Убар народов фургонов! – пронеслось по залу.
Только поздно вечером все дела этого дня были решены и тронный зал опустел.
С Камчаком остались лишь несколько тачакских командиров и наиболее заслуженных воинов, мы с Гарольдом и Африз с Хереной и Элизабет.
Ушли и Альбрехт с Тенчикой и Дина. Интересный разговор произошел между девушками, прежде чем они покинули зал.
Тенчика подошла к Дине.
– На тебе уже нет ошейника, – заметила Дина.
Тенчика застенчиво опустила глаза – Да, – сказала она, – я свободна.
– Теперь ты вернешься в Тарию? – спросила Дина.
– Нет, – улыбаясь, ответила Тенчика. – Я остаюсь с Альбрехтом и фургонами.
Альбрехт тем временем был занят разговором с Конрадом, убаром кассаров.
– Вот, – протянула Тенчика Дине небольшой матерчатый сверток. – Это твое, ты это выиграла.
Дина с удивлением развязала сверток и увидела в нем кольца и золотые украшения, переданные ей Альбрехтом за победу в соревнованиях по бегу от бола – Возьми это, – настаивала Тенчика.
– Он знает? – спросила Дина – Конечно.
– Он очень добр.
– Я люблю его, – ответила Тенчика, поцеловав её на прощание и поспешно убегая прочь.
Я подошел к Дине и взглянул на переданные ей украшения.
– Для этого действительно нужно неплохо бегать, – заметил я.
Она весело рассмеялась.
– Здесь более чем достаточно драгоценностей, чтобы нанять себе помощников! – радостно потрясла она содержимым свертка. – Теперь я смогу снова открыть магазинчик моего отца и братьев!
– Если хочешь, я дам тебе в сотню раз больше? – предложил я.
– Нет, – с улыбкой отказалась она. – Это я выиграла. Я хочу сделать все самостоятельно.
Она подняла вуаль с лица и быстро коснулась губами моей щеки.
– Прощай, Тэрл Кэбот, – пробормотала она. – Желаю тебе всего хорошего.
– И я желаю тебе всего хорошего, благородная Дина из Тарии, – ответил я.
Она рассмеялась.
– Глупый, глупый воин, – покачала она головой. – Я всего лишь дочь бедного пекаря!
– Он был благородным, достойным человеком, – сказал я.
– Спасибо тебе, – пробормотала она.
– И дочь его – благородная, достойная женщина, – продолжал я. – К тому же очень красивая.
Я не позволил закрыть ей лицо вуалью, пока не запечатлел у неё на губах прощальный поцелуй.
Она опустила вуаль, прижала пальцы к своим губам, затем коснулась ими моих и поспешно оставила зал.
Элизабет наблюдала за нами, явно ревнуя.
– А она красивая, – мрачно отметила Элизабет.
– Да, – согласился я и, посмотрев на нее, добавил: – Ты тоже.
Лицо её расцвело улыбкой.
– Я знаю, – горделиво сказала она.
– Дерзкая девчонка, – усмехнулся я.
– Горианской девушке нет нужды притворяться, будто она не знает, что красива, – возразила она.
– Это верно, – согласился я. – Но почему ты сама решила, будто ты красивая?
– Я не сама. Так говорил мой господин, – пожала она плечами, – Он ведь не обманывает, не так ли?
– Не часто, – признался я. – Особенно в вещах столь важных.
– К тому же я видела, какие взгляды бросают на меня мужчины, – заявила Элизабет, – и знаю, что за меня можно получить хорошую цену.
От такой наглости я даже почувствовал легкое замешательство.
– Наверное, целую пригоршню золотых монет, – как ни в чем не бывало продолжала Элизабет.
