Дмитрий Лебедев - Многоликое волшебство
Руффус с легким сердцем перешел к отражению возобновившихся атак, будучи весьма довольным собой за столь к месту пришедшую идею. Теперь надо быстренько подготовить еще парочку фокусов в том же стиле и всерьез заняться подготовкой собственной атаки. Не отвлекаясь, естественно, от защиты, на которую требовалось все больше сил, внимания и изобретательности.
* * *Даже мысли о том, чтобы отразить вторую волну — были явной утопией. Всякая ловушка может сработать лишь один раз. Это — правило, а других возможностей отбиться — не предвиделось.
Но, тем не менее, отборные части пехоты, выставленные на валу, и не помышляли об отступлении. Они понимали, что надежды остаться в живых — слабы, но, все равно, их выбор уже был сделан, когда они добровольно согласились выйти на этот передовой рубеж. Никто не скрывал, что им достается самое трудное место, что шансы уцелеть — сугубо теоретические, но и важность их роли была очевидна всем. Разумеется, не просто осознавать, что ты выступаешь в качестве приманки, но если добавить к этому желание максимально дорого отдать свои жизни и понимание, что от того, насколько успешно они выполнят свою миссию, в большой степени может зависеть само существование всего Хаббада, — становится понятной та твердость, с которой они готовы были встретить свою судьбу.
Катапульты заработали еще издалека, но они не могли сбить слаженного, идущего изнутри, а не от долгого обучения езде в строю, ритма, вызывавшего ощущение неизбежности. Одним богам известно, сколько же нужно было иметь боевых машин, чтобы их воздействие на неуклонно надвигавшуюся лавину стало хоть сколько-нибудь заметным. Над полем раздавалась то ли боевая песня, то ли стон, то ли крик, сливавшийся со ржанием и ритмичным грохотом копыт. От звуков этих кровь стыла в жилах, хотелось все бросить и бежать. Бежать от неизбежного, и, может, именно это слишком сильное ощущение неизбежности и сыграло с нападавшими злую шутку. Настоящий ветеран никогда не пойдет на самоубийство, он никогда не отдаст свою жизнь просто так, но когда уже он убедился, что никакой надежды на спасение нет, что бежать — только даром подарить свою жизнь врагу, то единственно возможным поведением становится встать на смерть и постараться как можно дороже продать себя.
Подключились лучники, но они, естественно, не могли захватить всего фронта, прореживая противника по флангам, но оставляя почти не задетым центр. Еще пару сотен метров, и столкновение неизбежно.
Лиц противника почти не было видно, искаженные напряжением и почти с человеческим выражением, ржущие конские морды казались нашествием дьявольских зверей, противостоять которым — полное безумие. Особенно отчетливо почему-то виднелись обнаженные желтоватые крупные зубы, совершенно не вызывавшие ассоциаций с травоядными животными. Казалось, что они только и ищут человеческой плоти, чтобы впиться в нее, чтобы дорваться до такого вожделенного лакомства.
Закоченевшие пальцы мертвой хваткой впивались в древки длинных копий. Была ли команда или нет — теперь и не разберешь, но единым порывом пехотинцы подняли копья и, надежно уперев их пятки в мерзлый грунт, выставили таким образом, что над валом высовывались лишь наконечники на высоте немногим более метра, а сами присели на одно колено таким образом, чтобы никаким силам не удалось их сдвинуть с места.
Подобно несуществующим бесовским птицам ада, взлетали над валом пегие и карие силуэты коней и тут же напарывались на длинные широкие лезвия наконечников копий. Вся первая шеренга и большая часть второй и третьей оказались пронзенными.
Невероятные звуки человеческих криков и истошного предсмертного ржания коней заполнили все поле. Как в замедленном времени, нереально и в чем-то даже элегантно описывали их тела плавную дугу, чтобы нелепо, как мешки с мукой, упасть на землю. Перекошенные лица, оскаленные морды. Треск надламывающихся копий и раздираемой плоти. Просто ад какой-то.
Подняться упавшим за валом всадникам не было суждено никогда. На их тела уже приземлялись новые и новые шеренги перелетающих через вал, падая и тем самым все увеличивая хаос среди прорвавшихся через оборонительные сооружения. Лишь одиночным всадникам удавалось пока пробиться через все более нагромождавшуюся груду тел. Число растоптанных насмерть и искалеченных непрерывно накатывавшейся волной кочевников не шло ни в какое сравнение с теми, кого поразили копьями, из луков и катапульт. Сами защитники были попросту придавлены к земляному валу начавшей даже откатываться назад грудой тел.
Этот кошмар продолжался до тех пор, пока гора смерти не сравнялась с вершиной вала, лишая погребенных в ней всякой надежды когда-либо выбраться из-под все накатывающихся и накатывающихся новых потоков прорывающихся.
* * *Ну, конечно, что может быть проще? «Сделай так, чтобы рыцари и панцирная конница могли незаметно пристроиться в хвост легкой кавалерии, а остальные регулярные части так же незаметно должны отправиться на штурм форта». Этот Грэмм, по всей видимости, полагает, что всякий, у кого есть хоть какое-то, пусть даже самое маленькое, отношение к магии, может творить все что угодно, а если не хочет этого делать, то он — саботажник или попросту лентяй.
Ничего-ничего. Вот доберемся до Хаббада, тогда и отыграемся на этом туповатом солдафоне, тогда и посмотрим, кто из нас старше, и кто кому отдавать приказания будет.
Ведь книжник, он ничего сам по себе и не может. Он же не маг и никакими особенными способностями не обладает. Многим это претит, но по сути книжник — не творец, а ремесленник. Он может усвоить то, выучить это, научиться как-то всем этим пользоваться и не более. Вот и сейчас Тиллий подыскивал подходящее случаю заклинание, да никак не мог найти достаточное по силе. Единственное, которое могло подойти, он уже довольно глупо использовал, когда заметал следы, смываясь из Братства Слова. Как же, тогда ему казалось, что он совершает тот самый поступок, ради которого и на свет-то родился. Удивительно, каким же потенциалом наивности может обладать пожилой человек. Можно было повзрослеть и пораньше.
Но да это все к делу не относится. На чем это мы остановились? Ах да, заклинание. Ну, например, вот это вполне может подойти.
Тиллий написал остро отточенным пером несколько рун, затем добавил к ним адресацию воздействия и обрамил фразу затейливым рисунком, долженствовавшим усилить действие заклинания, который как-то раскопал еще работая в библиотеке Братства. Самому проверить его на деле — не доводилось, а если бы и доводилось, то толку от того было бы немного, потому как любое заклинание можно использовать лишь однажды. Почему — никто толком объяснить не мог, так что ничего не оставалось, кроме как относиться к этому, как к явлению природы. Почему необходимо было нарисовать море? А потому. Пусть себе голову ломает тот, кому заняться больше нечем, а он найдет себе занятие в жизни получше.
