Роджер Желязны - Хроники Амбера. Книги Мерлина (авторский сборник)
– Может, и так, – ответила Джулия. – Но, что общего, в действительности, между мощью и деньгами?
– Деньги покупают разные вещи, – усмехнулся Люк. – А мощь заставляет разные вещи подчиняться. Если у тебя когда-нибудь появится возможность выбора, то выбирай мощь.
Обычная слабая улыбка Гейл растаяла, и лицо ее приняло очень серьезное выражение.
– Я не считаю, что мощь должна быть целью сама по себе, – сказала она. – Ее приобретают только для определенного применения.
Джулия рассмеялась.
– А что плохого в упоении мощью? – спросила она. – Мне это кажется очень забавным.
– Только пока не столкнешься с большей мощью, – обронил Люк.
– Тогда, значит, надо мыслить объективно, – отпарировала Джулия.
– Это неправильно, – возразила Гейл. – У всякого есть обязанности, долг, и они стоят на первом месте.
Люк тут же перевел взгляд на нее и кивнул.
– Мораль можно в это дело не вмешивать, – заявила Джулия.
– Нет, нельзя, – отозвался Люк.
– Не согласна, – возразила она.
Люк пожал плечами.
– Она права, – вмешалась неожиданно Гейл. – На мой взгляд, долг и мораль – не одно и то же.
– Ну, если у тебя есть какой-то долг, – сказал Люк, – нечто такое, что ты обязательно должна сделать – скажем, дело чести – то это становится твоей моралью.
Джулия посмотрела на Люка, потом на Гейл.
– Это означает, что мы только на чем-то сошлись во взглядах? – спросила она.
– Нет, – ответил Люк, – по-моему, не сошлись.
Гейл отхлебнула пива.
– Ты говоришь о личном кодексе чести, который не обязательно должен иметь что-то общее с общепринятой моралью.
– Правильно, – согласился Люк.
– Тогда это на самом-то дел не мораль. Ты говоришь только о долге.
– Насчет долга ты права, – ответил Люк. – Но все равно это мораль.
– Мораль – это ценность цивилизации, – сказала она.
– Никакой такой цивилизации не существует, – отрубил Люк. – Это слово означает лишь искусство жить в городах.
– Ладно, допустим, тогда культуры, – поправила она.
– Культурные ценности относительны, – улыбнулся Люк, – и мои утверждают, что прав я.
– Откуда же ведут происхождение твои? – спросила Гейл, изучая его лицо.
– Давай поддерживать дискуссию в русле чистом и философском, а? – попросил он.
– Тогда, может быть, нам вообще лучше отбросить это понятие? – сказала Гейл, – и говорить только о долге?
– А что случилось с мощью? – спросила Джулия.
– Она где-то тут, – вступил в разговор и я.
Гейл вдруг показалась совершенно сбитой с толку, как будто наша дискуссия не повторялась тысячу раз, как будто она действительно вызвала какой-то новый поворот мысли.
– Если они – две большие разницы, – медленно проговорила она, – то что же важнее?
– Нет между ними разницы, – сказал Люк. – Они одно и то же.
– Не думаю, – возразила ему Джулия. – Но долг и обязанности бывают обычно четкими и ясными, а, похоже, что этику можно выбрать себе по вкусу, так что если уж я обязана что-то такое иметь, то я бы предпочла мораль.
– А мне нравится четкость и ясность, – сказала Гейл.
Люк влил в себя остатки пива, тихонько кивнул.
– Дерьмо! – бросил он. – Занятие по философии только по вторникам. А сегодня уик-энд. Кто оплатит следующий круг, Мерль?
Я поставил левый локоть на стол и разжал ладонь.
В самый критический момент, когда мы со все нарастающим напряжением давили друг на друга, он процедил сквозь стиснутые зубы:
– Я ведь был прав, не так ли?
– Прав, – заверил я его как раз перед тем, как прижал его руку к столешнице.
Мощь.
Я достал почту из небольшого ящика в парадном и отнес ее наверх к себе в квартиру. Там оказались два счета, несколько рекламных проспектов и что-то толстое, отправленное первым классом без обратного адреса.
Я закрыл за собой дверь, положил в карман ключ и бросил дипломат на ближайший стул. И направился было к дивану, когда зазвонил телефон на кухне.
Бросив почту на журнальный столик, я повернулся и пошел на кухню. Раздавшийся позади меня взрыв мог и быть, а мог и не быть достаточно сильным, чтобы опрокинуть меня. Этого я не знаю, потому что помимо воли нырнул вперед, как только он прогремел. И ударился головой о ножку кухонного стола. Это несколько оглушило меня, но в остальном я оказался невредимым. Все повреждения пришлись на другую комнату. К тому времени, как я поднялся на ноги, телефон перестал звенеть.
Я давно знал о том, что есть уйма более легких способов избавиться от почтовой макулатуры, но после еще долгое время гадал, кто же это висел на телефоне.
Иногда я также вспоминаю начало всех бед, тот летящий на меня грузовик. Я лишь мельком заметил лицо шофера, прежде чем метнуться прочь – инертное, лишенное всякого выражения, словно он был мертвым, загипнотизированным, одурманенным или одержимым чем-нибудь.
А затем последовала ночь налетчиков. Они напали на меня без единого слова. Когда все кончилось, и я направился своей дорогой, то оглянулся всего раз. Мне показалось, что я увидел темный силуэт, скрывшийся в подъезде раньше, чем я успел его рассмотреть – достаточно своевременная предосторожность в свете того, что только что произошло. Но, конечно, это мог быть и кто-нибудь сам испуганный нападением. Я разрывался на части в догадках. Тот тип находился слишком далеко, чтобы суметь толком описать меня. Если я вернусь, и он окажется невинным зевакой, то тогда будет свидетель, способный описать меня. Правда, я не сомневался, что этот типичный случай самообороны нагляден, и дело тут же закроют, едва его заведут, но хлопот будет масса. Поэтому я махнул рукой и пошел дальше. Еще одно интересное тридцатое апреля.
Потом был «день винтовки». Когда я торопливо шагал по улице, раздалось два выстрела. Обе пули прошли мимо прежде, чем я сообразил, что происходит, заметив только отлетевшие от стены здания слева от меня осколки кирпича. Ни намека на третий выстрел не последовало, но из здания по другую сторону улицы донесся глухой стук и треск. Окно третьего этажа было распахнуто.
Я поспешил туда. Это оказался старый многоквартирный дом, и парадная дверь оказалась запертой, но я не стал останавливаться из-за такого пустяка. Отыскав лестницу, я взлетел по ней. Когда я добрался до места, то решил проверить испытанным способом не заперта ли она, и он сработал. Она оказалась незапертой.
Я прижался к стене и распахнул ее резким толчком, открывая помещение совершенно пустое, без каких-либо признаков присутствия мебели. Совершенно нежилое. Не ошибся ли я? Но затем я увидел, что выходящее на улицу окно распахнуто и разглядел то, что лежало на полу. Я вошел и прикрыл за собой дверь.
