Марина Дяченко - Медный король
Он заставил себя молчать весь день и всю ночь накануне жертвоприношения. Если бы ему отрезали язык, вся затея обернулась бы кровавым балаганом – как и предполагал сотник Бран. Теперь его кровь текла, омывая руки и плечи, оставляя дорожки на животе и голых ногах, а черный жертвенный плот величественно плыл по белой глади. Зверуины молча глядели – каждый из них молился, не разжимая губ.
– Вы просили об этом много раз…
Его глотка пересохла. Вместо слов вырвался сип. Несколько сот зверуинов, четвероногих и всадников, смотрели на него. По мере того, как становилось светлее, все ярче делался прибрежный песок и все прозрачнее вода. Струи тумана, похожие на девушек в белых одеждах, поднимались над водой и медленно, меланхолически танцевали.
– Вы просили много раз, – звучно, с расстановкой повторил Развияр. – Теперь ваши молитвы близки, как никогда, к ушам ваших богов!
Поднялись опущенные лица. Загорелись глаза на берегу. Развияр почувствовал, как кровь из ран потекла сильнее. Он ощутил себя пьяным и легким, как туман над озером, и заговорил в полный голос, печатая каждое слово:
– Нагоры, вы обречены. Посмотрите на свою землю: здесь будут императорские войска и радужные грамоты на столбах. А после вашей смерти здесь будут жить не дети ваши и не внуки, а другие люди и существа, служить другим богам, поклоняться Императору. Они осквернят озеро Плодородия!
Его голос далеко разносился по воде, но его время истекало гораздо быстрее, чем он рассчитывал. Прошла эйфория, подступала слабость. Скоро потемнеет перед глазами; голый и окровавленный, он висел на плоту недалеко от берега, и толпа врагов слушала его – вернее, не желала слушать.
Послышался ропот. Прозвучали проклятия. Жрецы поняли свою ошибку: жертве следовало вырезать язык, на плоту-алтаре надо умирать молча. Чтобы соблюсти приличия, оставалось одно: заглушить слова умирающего гулом возмущенных голосов.
– Боги, посмотрите на нас…
– Смилуйся, Воф…
– Святотатство…
– Что он говорит?!
– Слушайте меня! – теперь он кричал. – Вы смирились, но есть путь спасения! Есть путь, само Озеро обращается к вам моими устами! Есть путь спасения, есть путь, у вас родятся дети и внуки, а Император уйдет с ваших земель. Есть путь! Я его знаю!
Он искал глазами их глаза. Взять власть над толпой крестьян, сидя в седле, до смешного легко. Можно, стоя на высоком камне, взять власть над толпой бывших рабов. Можно уговорить горожан или стражников. Но как заставить себя слушать, если ты, голый и окровавленный, висишь на плавучем алтаре, а на берегу ревет толпа врагов – нелюдей, жестоких и обреченных?
– Посмотрите на мою кровь! Вы льете ее в Озеро, но эта жертва не спасет вас!
Он повысил голос и с ужасом почувствовал, что теряет силы.
– Не я разорял ваши селения и не я убивал ваших детей. Не я проклял вас. Я убил старого властелина, вашего палача! Я убил его, а не имперский маг! Выслушайте меня – я знаю путь спасения и расскажу вам!
В ропоте толпы его слышали только те, кто стоял у самой кромки воды.
– Он лжет!
– Заткните ему рот!
– Что он говорит?
Они подались вперед, задние напирали на передних, но никто не осмеливался коснуться воды священного озера.
– Вас не спасет моя смерть! Я смогу спасти вас – живой!
– Заткните ему…
– Пусть говорит!
Вдруг сделалось тихо. Развияр не понял, его ли слова заставили толпу замолчать, или кто-то из старейшин подал знак, или, может быть, он оглох.
– Император силен, но не всесилен, – заговорил он в этой новой тишине. – Представьте, к вам пришел бы новый властелин каменного замка. Представьте, он предложил бы вам военный союз. Вместе – против Императора. За вековой уклад, – Развияр почти шептал, и если бы не тишина, воцарившаяся на берегу, его никто не услышал бы. – Что бы вы ответили? Отказались бы и умерли в позоре? Или согласились – и вышли на битву?
– Кто он? – спросили в задних рядах. – Кто он такой?!
– Проклятье Утра-Без-Промаха может быть снято, – ему казалось, что кровь ушла в озеро вся, до капли. Он не чувствовал своих рук и едва мог шевелить губами. – В замке есть маг. Он снимет проклятие. Верьте мне.
– Ложь!
– Он лжет, не слушайте его!
– Чужак! Как можно верить чужаку!
– Утро-Без-Промаха не был чужаком – и что он сделал с вами? А я всадник, – у Развияра все плыло перед глазами, и берег, и белая вода, и лица. – Я не лгу. Мои слова может подтвердить мой названный брат, нагор, Лунный-Кстати.
– Лунный-Кстати мертв!
Женщина в черном головном уборе подалась вперед, сцепив перед грудью длинные, будто птичьи, пальцы:
– Он должен был умереть! Его место – в могиле всадника и брата!
– Он жив, – прошептал Развияр. – Я решил за него. Я его всадник. Он жив.
Снова загудела толпа. Вырвался молодой голос:
– Ложь! Я видел Лукса мертвым!
– Заткнись, Гонец-Под-Вечер! Засунь себе в ухо свой брехливый язык!
Ропот будто отрезало ножом.
Теряя сознание, обливаясь собственной кровью, Развияр успел увидеть, как сквозь толпу пробивается кто-то лохматый, четвероногий, с блестящими клинками наизготовку:
– Ты видел меня мертвым?! Так посмотри еще раз! И повтори, глядя в глаза!
– Не смей, – прошептал Развияр.
Он увидел, как со спины Лукса соскакивает женщина в черном плаще. Как воздевает руку с бирюзовым огнем на пальце, как в толпе ширится смятение. Как Лукс рвется к берегу, как отшатываются с его пути молодые и старейшины. Как он бросается в воду, которой никто из его соплеменников не смел коснуться, и рвется к жертвенному плоту – белая волна расходится перед его грудью.
И, не удержавшись на краю темной ямы, Развияр соскользнул-таки в беспамятство.
Глава шестая
Крыламы шли на большой высоте, недосягаемые для стрел. Скопление зверуинов на берегах озера Плодородия не прошло незамеченным. Птиц было три.
– На одной из них маг, – сказала Яска.
Нагоры то и дело хватались за оружие, но императорские стражники не нападали – просто кружили в вышине, держа зверуинов в напряжении. Лукс часто сглатывал и посматривал то на небо, то по сторонам, опасаясь нападения, ежеминутно ожидая стрелы. Развияр чувствовал, как поднимаются и опадают мохнатые бока, как бешено стучит сердце; Яска сидела на земле, сложив ладони, будто огневуха – крылья. На пальце у нее горел бирюзовый камень.
Развияр лежал, привалившись к спине зверуина, не чувствуя рук, перетянутых лентами ткани. Лукс держал перед его губами чашу с густым терпким напитком. Темнело перед глазами от каждого движения, Развияр не мог говорить, но отхлебывал от чаши и все-таки говорил. Вождям и старейшинам приходилось низко склоняться над ним, чтобы расслышать – а они ловили каждое слово.
