Девятнадцать стражей (сборник) - Пратчетт Терри Дэвид Джон
– А по-то-му! Исайя Хейм понимал: н’льзя просто взять и перенести тамтошние законы сюда. Там – одно, здесь – другое!
– Довольно любопытное, – отметил мистер Хук, – толкование природы законов.
Он стоял, любуясь призрачными контрфорсами и куполами. Пустыня сейчас казалась менее реальной, чем они; менее значимой.
– Так с тех пор и повелось, – сонным голосом произнес Том Третье Ухо. – Так с тех пор… да. Губернатор живет в своем поместье, там, под Уоллес-Сити, ведет дела с Нью-Лондоном. Объезжает фермы и поселки на юге, если вдруг п’желает. Охотится…
– Но не за лысыми койотами.
Том фыркнул:
– Они и так мрут, что твои мухи. Это газетчиков сюда присылают какие помоложе, а с губ’рнаторами все совсем наоборот. Вон, гляди-ка!..
В призрачном сиянии арок и колонн отсюда виден был мост, перекинутый через Трясучий Ручей, – и, в отличие от упомянутых арок с колоннами, вполне реальный. Сейчас по нему ехал отряд из двенадцати всадников. К седлу каждого было приторочено по громадному, неправильной формы бурдюку, так что страусы ступали медленно и неохотно, то и дело вскидывали головы, трясли ими. С бурдюков на плиты моста капала вязкая жидкость, но всадники внимания на это не обращали. Двое заметно кренились в седлах, у одного рука была перевязана и лежала в лубке.
Несколько человек выехали навстречу отряду, помогли спешиться раненым, повели, придерживая под мышки. Хибара Тома стояла на отшибе, Канатчикова улица отсюда не просматривалась, но мистер Хук не сомневался, что вернувшиеся отправятся к ратуше. Хотя бы для того, чтобы сгрузить свою добычу.
– Вот и все, – прошептал Том. – Так оно и к лучшему. Светлячка жаль, конечно… Но… Оно к лучшему, да. Так и напишите в своем листке… светлячок наивный… у ручья… где камни белы… словно снег…
Он причмокнул губами, вздохнул, уронил голову на грудь и захрапел.
Мистер Хук вынес из дома ветхое одеяло и накрыл им старика. Затем – вопреки собственным словам о хорошей памяти – достал блокнот, чтобы кое-что записать. И двинулся к «Курносой», в которой снял комнату.
Трое подвыпивших парней из банды «Алых пуговиц» следили за ним из подворотни, но решили не связываться. Он же обратил на них внимание, однако предпочел сделать вид, что не заметил вовсе. Что засмотрелся на сиявшую над Пустошами серебристую звездочку. Вот она мигнула раз-другой, вот, вспыхнув, скатилась по небосклону…
3. В Райском Уголке
На следующее утро чужак спустился к завтраку ровно в девять. Переговорив с Барни Скорпионом, уже в девять сорок пять он присоединился к Рамиресу Пантохе и покинул Плевок. Для газетчика это была хорошая оказия повидать окрестности: Рамирес раз в семь дней объезжал дальние фермы, развозил заказанный товар и собирал заявки на следующую неделю. Фургон у Пантохи был вместительный, а чешуйчатые фенёки – самые быстрые и выносливые в Хокингленде.
Вернулись они через пару дней. Газетчик поужинал и рано поднялся к себе в номер, Рамирес же задержался в «Курносой» пропустить стаканчик-другой, поделиться новостями. Среди прочего, рассказывал и о чужаке: «Добрый малый, с понятием – правда, не без гонору. И вроде как тихий-смирный, однако ж постоять за себя умеет. Видели б вы, как он уложил баракулу – и с первого, заметьте, выстрела. Просто наугад пальнул – а башка в клочья. Ну а так-то странноватый чутка, к девочкам не приставал, хотя те готовы были даже со скидкой».
Девочки из Сахарного, ездившие с Пантохой к фермерам, подтверждали: странноватый, не приставал, разве что с расспросами – и то без азарта. Вообще вел себя так, будто провинился чем-то перед ними, – хотя человек приличный, не урод какой-нибудь, не священник… ну, те-то, конечно, больше любят других обвинять, не себя. А этот не дичился и с проповедями не лез, спрашивали – отвечал по-человечески, и беседу мог поддержать, но так-то все больше глазел по сторонам да черкал в своем блокнотике. Интересовался Миражными пустошами, и чем тут болеет скот, и не пытались ли одомашнивать местных тварей. А еще комплименты сочинял просто так – да такие, каких от постоянных-то клиентов черта с два дождешься: вот, говорил, какие у вас красивые, поэтические псевдонимы. «Псевдонимы» – а не кликухи, к вашему, мальчики, сведенью!
В общем, на следующий день – в пятницу, стало быть, – все уже относились к господину газетчику как к тутошнему, кивали ему – и он кивал в ответ, и пару раз даже улыбнулся. Правда, когда в «Курносую» ни свет ни заря заявился Ромео Клубок, мистер Хук вроде как подобрался слегка (и Барни приготовился нырять за стойку), но все обошлось. Ромео взял себе и газетчику по кружечке и вообще, ну, это, пришел извиниться за, понимаешь ты, шутку с пойлом – и нет, не из-за Полларда, а из-за Мэри-Змейки, это его почти, считай, невеста, и он, ну, как-то пообвыкся, что она ездит к фермерам и в Доме работает – работа и работа, да, – но, понимаешь, чего-то взревновал слегка, когда услышал, что господин Хук тоже туда намыли… экхм… собрался, в смысле – ну, с Пантохой, – а Змейка говорит: вел себя пристойно, рук не распускал, – ну и, значит, – вот.
Запутавшийся в собственных словах, Клубок залпом опрокинул обе кружки (мистер Хук с утра не пил – и правильно!), затем же – вызвался проводить газетчика в Райский Уголок.
Уголок находился на севере Плевка, ближе к побережью. Когда было решено основать здесь исправительную колонию, Исайя Хейм обратил внимание губернатора Уоллеса на то, что не всем каторжникам суждено умереть от истощения и болезней. Какие-то наверняка ведь и выживут, а некоторые – чем черт не шутит – заслужат примерным поведением право жить не за решеткой. Для таких и был возведен Райский Уголок – первые хокинглендские бараки, скорее напоминавшие смесь тюрьмы, постоялого двора и мастерских. Это было трехэтажное каменное здание с узкими окнами, плоской крышей и просторным внутренним двором. В воротах мистера Хука остановили двое стражников и попросили представиться, но было очевидно, что оба знают, кто перед ними, – поэтому, собственно, и спрашивают: кому ж не хочется прочесть о себе в статье?..
Ромео охотно объяснял, как тут все устроено: на первом стражницкие и мастерские, а, и еще карцеры, на втором-третьем – жилые комнаты, причем на втором – без замков, да, зависит от индекса, от чего ж еще, пойдемте, я вас познакомлю, тут такие люди – да вы о каждом по статье сочините, клянусь!
Увы, лодка благих намерений Клубка разбилась о скалы суровой действительности. Первым, кого они встретили с господином газетчиком, оказался Архангел, он же в миру – Джереми Бентам, комендант Уголка. Не пылающим мечом, но глаголом разящим Архангел недвусмысленно – да пожалуй что и грубо – направил Ромео на стезю искупления, напомнив о долге общественном и товарищах, прямо сейчас выполняющих в том числе и долю труда, возложенную на Ромео. Тот вынужден был признать свою ошибку и, эх, да, удалиться: он ведь совсем забыл, что сегодня похороны старого Тома… когда умер? – да вчера, ближе к вечеру, шел по Золотой улице и дал дуба; это, стало быть, доктор Уэбб уже и вскрытие произвел, а Ромео ж должен гроб нести, вы извините, мистер Хук, вечером еще свидимся.
Мистер Хук, однако, составил Клубку компанию и прошелся с ним до столярной мастерской, благо идти там было – всего-то пересечь внутренний двор. В мастерской безраздельно властвовала Памела Хамфри – женщина впечатляющих пропорций, незаурядного голоса и сложной судьбы. За глаза ее прозывали Стамеской – и отнюдь не из-за основного рода деятельности. Мистрис Хамфри решительно не везло в семейной жизни: первый ее супруг волочился за каждой юбкой, второй много пил, а выпивши, распускал руки, третий же оказался игроком и едва не спустил все их состояние. Не снисходя до таких условностей, как развод, мистрис Хамфри избавлялась от супругов более простым и безотказным путем. Первого удушила его же собственными подтяжками, второго утопила, третьему вогнала в глаз стамеску – по которой, собственно, безутешную вдову и отыскали. Теперь она столярничала в Плевке и все еще не оставляла надежды обрести когда-нибудь простое женское счастье.
