Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств
— Всё хорошо, — произнесла я. — Я понимаю.
— Нет, — сказал он резко. — Ни один смертный не в силах понять…
Более мне нечего было сказать, да и ему тоже; так то, на этой безмолвной минуте, эта нескончаемо долгая ночь и миновала нас.
Я пережила черсчур много ночей, почти без сна. Должно быть, я так и провалилась в сон, стоя рядом с ним; поскольку внезапно проморгавшись и вздёрнув голову, вдруг обнаружила полнящееся разноцветьем небо — подёрнутое туманное дымкой, с расплывающейся в сизую хмарь водянистой теменью. Венчик народившейся луны подвисал над самой кромкой горизонта; чернеющие выхлесты блекли супротив вспыхивающего зарницей неба.
Пальцы Ньяхдоха вновь сжались мягкой хваткой; я сообразила, что он-то и разбудил меня. Падший бросил пристальный взгляд в сторону балконных дверей. Там стояли они: Вирейн, и Скаймина, и Релад. Белые одеяния их, казалось, отбрасывали блики света, и в этой белоснежной «полутени» лица их гасли, сливаясь одним сверкающим пятном.
— Время, — сказал Вирейн.
Я искала в себе страх, но рада была найти не его, а слепящее спокойствие.
— Разумеется, — сказала ответно. — Идёмте же.
Внутри по-прежнему в полном разгаре кружилась бальная лихорадка, хоть количество танцоров и поуменьшилось, в сравнении с прошлым моим визитом. По другую сторону от поредевшей толпы, опустелый, высился трон Декарты. Быть может, властитель его удалился прежде, заблаговременно подготовиться к делу.
Небеса, стоило нам войти, сказались непривычно, неестественно затихшими, приветствуя нас необычно полыхающими стенами. Ньяхдох, отпустивший прочь личину, скользил рядом; шаг, другой — и одежда меняла цвет; удлиняясь, взвивались в воздух ленты волос. Привычно бледнела, выцветая, кожа (полагаю, чересчур много моих родственничков крутилось вокруг). Подъёмник отнёс нас наверх, объявившись в месте, опознанном мною, как высочайший из ярусов дворца. Стоило нам выйти, и прямо перед собой я узрела распахнутые двери солариума, за коими в тени и безмолвии крылись прилизанные зелёные заросли. Единственный свет исходил от центрального дворцового шпиля, выступающего из самого сердца солариума и полыхающего языком пламени подобно сверканию молодой луны. Еле заметная тропа, извиваясь, бежала под нашими ступнями к деревьям, сгрудившимся прямо перед краеугольным основанием шпиля.
Но я отвлекалась, позабыв о тех, кто высился по обе стороны от дверей.
Узнать Кирью не составило ни малейшего труда; незабываемое, потрясающее зрелище её золотисто-серебристых вкупе с платиновыми скрепами крыльев ни на минуту не извергалось из моей памяти. То же и с Закхарн, блистающей серебром великолепных доспехов, испещрённых вплавленной вязью сигилов; шлём её блистал на свету. В последний раз броня эта являлась мне в том давнем видении.
Третий же, стоящий меж ними, чуждый и странный, впечатлял, хоть и сразу, но куда меньше. Огромный чёрный кот, с лоснящейся мехом шкурой, напоминавший по виду черноногих барсов моей далекой родины, хотя и много громадней размером. Да и не леса породили на свет этого дикого зверя, чья шерсть стлалась подобно водным валам, раздуваемым невидимым (невиданным) ветром. матово переливаясь давно знакомой, неправдоподобно глубинной теменью. Что и говорить, раз он смотрелся точь-в-точь, как его божественный отец.
Я не смогла удержаться от улыбки. Благодарю, шепнула одними губами. Кот ответно оскалил клыки, и только слепой (или непосвящённый) мог истолковать эту ухмылку как недовольный рык, — а после подмигнул мне одним глазом, ехидно сощурив изумрудно-зелёную полумглу в прорезь зрачка.
Я не строила никаких особых иллюзий насчёт их общества. Закхарн, бывшая не в полном боевом облачении, заявлена просто, чтобы внушать нам трепет и уважение одним своим неимоверным блеском. Грядущая вторая Битва Богов вот-вот грозила разразиться, и падшие были к ней готовы. Сиех… ну, может, Сиех-то и был здесь заради меня одной. И Ньяхдох…
Я оглянулась на него через плечо. Он остранённо ступал, не посматривая ни на меня, ни на своих детей. Взамен того пристальный взгляд его, не отрываясь ни на йоту, притягивался к самой верхушке шпиля.
Вирейн только качнул головой, очевидно, не решаясь возражать. Он скользнул взглядом по Скаймине, неопределённо поведшей плечами, Реладу, сердито глянувшему на скриптора, как если бы говоря «С меня-то какой спрос?».
(Наши глаза столкнулись при этом, мои и Релада. Кузен был бледен, совсем спав с лица, бисеринки пота стекали с верхней губы; однако он всё же кивнул мне, едва заметно. Я возвратила кивок, ответно склоня голову.)
— Да будет так, — сказал Вирейн, и все ступили во врата солариума, направляясь к игле главного шпиля, маячившей вдалеке.
27. Церемония Правопреемства
В навершии узкой как шпиль башни оказалась, как бы поточнее выразиться… назовём это комнатой.
Заключённая в стекло смотровая площадка, подобно гигантскому прозрачному куполу. Если б не слабое отражённое поблёскивание со всех сторон, можно было подумать, что стоим мы не где-нибудь, а на открытом всем ветрам воздухе, вознесясь на островершье узкого как игла шпиля, рваную скольчатую грань. Абсолютная идеальная окружность пола (в отличие от прочих дворцовых комнат, что мне довелось повидать за последние две недели) была из той же самой белесой плоти, как и все остальные Небеса. Священный круг Итемпаса, вот чем было мечено это место.
Уровень, возвышающийся почти над всем белоснежным массивом дворца. Под этим необычным углом для зрения запросто можно было разглядеть (мельком, правда) и внешний двор — виднеющийся отсюда среди зелёного пятна дворцового Сада, и выступ Пирса. Никогда прежде с такой отчётливостью до меня не доходило, что истинная форма Небес — две сомкнутые дуги. Круг. Циркус. Жухлая земля же внутри дворца вздымалась чернозёмом, смыкаясь вкруг нас гигантской выпуклой чашей. Круг за кругом, круг в круге… воистину, священная пядь.
Лобное, жертвенное место.
Декарта стоял напротив входа, лаза в полу. Тяжело опираясь на свою мастерской работы трость — даррийскую, чернодревную трость, — без которой, вне всякого сомнения, ему ни за что было бы не добраться сюда, крутой спиралью винтовой лестницы, ведущей в клеть. Выше, за спиной его, хляби предрассветных облаков укрывали небо, сбившись то тут то там в хлипкие гроздьи, либо колыхаясь зыбунами худой ряби, подобно тонким нитям драгоценных перлов. Серая, безобразно серая хмарь, точь в точь, как моё парадное облачение, — кроме как на восточной кромке небосвода, где облачная гряда наливалась цветом, накаляясь бледной желтизной.
