Анатолий Нейтак - Попытка говорить 3. Нити понимания
Три оставшиеся грани, прозрачные, как слеза, служили сплошным панорамным окном с видом одновременно на Глубину, Мрак и Свет – правда, Свет представляло лишь неяркое мерцание у самого зенита, тогда как Мрак представал могучим, близким, неспокойным "морем". Покои ночи – настоящей, а не светлой ночи доменов. Вексту и прочим смертным, тяготеющим к энергиям высей, вид мог показаться неуютным… ну так не для них делалось. Меня вид из "окна" скорее успокаивал и навевал лёгкую ностальгию. Что поделаешь, вечер и ночь ещё на первой моей родине казались мне милее светлого времени суток. Как я писал в старом блокноте:
Безудержное солнечное утро.
Томление усталых фонарей.
Бессонница мне вновь подносит сутру
С перечисленьем мыслей, дел и дней.
Но что мне день? Лишь суетное бремя,
Чужое, словно новенький сапог.
Нет, мне милей моё ночное время,
Которое наполнил я, чем смог.
Пусть день сулит мне света океаны,
Пусть он – любви и разума союз, –
Верните мне полночные обманы,
Ноктюрновой тиши прозрачный блюз!
М-да. Как вспомнил, так снова взгрустнулось. Что это, симптом накопившегося утомления? Или тут нечто более глубокое? Но ладно. Как говаривала небезызвестная Скарлетт, "я подумаю об этом завтра". Успею ещё порефлексировать… при гостях это совершенно некстати.
- Давай, Зархот. Устраивайся поудобнее, задавай вопросы.
Прозрачная колонна в центре комнаты-гайки во время моего радушного спича как бы оплыла, превращаясь в круглый "стеклянный" стол и три таких же кресла. Только опирались эти кресла не на пол, покрытый пятисантиметровым слоем мха-трансмутанта – ещё не хватало ставить на живой подарок Схетты мебель, хоть бы и самую лёгкую! Нет, кресла являлись такой же частью колонны-метаморфа, как стол. Собственно, с последним они и соединялись парой тонких, почти невидимых опор, заменяющих классические ножки.
- Надо же, – заметил хилла, опускаясь на выбранное место. – Не иллюзия! Вот только не пойму, из чего это сделано…
- Если обойтись без сложных объяснений, то из напряжённого карбосиликата. Поскольку я – далеко не Фартож Резак и даже не один из его учеников, не так-то просто оказалось наделить плотную материю, помимо памяти формы, ещё и способностью выстраивать ориентированные молекулярные цепи. Но некоторыми успехами похвастать я уже могу.
- Заметно. А кто такой этот… Резак?
- Высший маг. Старый и могущественный, вроде нашей знакомой Сьолвэн, спец по кристаллам. Впрочем, давай я расскажу, что со мной было, по порядку. Начиная с момента, когда тебя сцапали… а вопросы ты задашь уже по ходу рассказа или чуть позже.
Возражать Зархот не стал.
Надо заметить, Схетта тоже слушала меня внимательнейшим образом. Так уж вышло, что мы с ней, говоря о былом, не торопились вдаваться в детали. Как-то сама собой сложилась ситуация тихого соревнования, кто о ком поймёт больше по "случайным" оговоркам, невзначай подброшенным фрагментам мозаики, мимолётным комментариям и прочим подобным мелочам. Так что сейчас я грубо нарушал неписаные правила этой игры, одновременно извиняясь тем самым за все вольные и невольные обиды, сколько бы их ни оказалось.
Когда я дошёл до момента, когда со спящей Схеттой на руках я сошёл с Дороги Сна в новом, ещё не знакомом мире, обжитом тианцами, жена оживилась.
- Пора браться за рассказ мне, – объявила она. – Поведать, что сделал со мной Поток… и что я сделала с ним. А то Рин уже больше часа старается, язык натрудил, бедняга.
Я улыбнулся. Похоже, мне тоже предстоит услышать немало интересного. …лился рассказ моей жены, голос которой временами срывался на "хоровое" звучание, чем-то напоминающее органную музыку. Плавали над "стеклянным" столом иллюзии: пейзажи, лица и фигуры, отображения магических структур, карты и интерьеры. В некий момент я мельком подумал, что Схетта имела бы большой успех как кинорежиссёр и клипмейкер – на стыке авангарда, фантастики и документальной хроники. Феерическое сочетание, да… как и она сама. Но чуть позже наступил момент, когда в моей душе загорелся огонёк тревоги.
Нет, я не перестал прислушиваться и присматриваться к её повести. Просто вынужденно отвлёк часть сознания на анализ причин своего беспокойства.
И результаты мне не понравились.
- У меня плохие новости, – сообщил я нарочито ровно, когда Схетта закруглила рассказ ожидаемым "проснувшись, я увидела рядом мужа и обрадовалась". – Придётся отложить наши несомненно приятные посиделки.
- В чём дело?
- Война на носу.
34- Интервал? – спросила Схетта "хоровым" голосом. Теневое серебро затопило её глаза – Осталось менее двух суток.
- Противник?
- Риллу. "Безземельные" представители партии Теффора во главе с Хордакком, всего около семнадцати-девятнадцати Тихих Крыльев на стороне противника. Плюс свита, разумеется.
- Ожидаемые последствия?
- Разнообразные. Я сейчас просматриваю варианты… самое неприятное, что во всех, как костыль в шпале, торчит разрушение Ирвана и книахата.
- И почему ты говоришь об этом только сейчас?
При этом вопросе лицо Рина Бродяги впервые отразило глубокое, но сильное чувство. И чувство это было таково, что Зархот почёл за благо поскорее отвести взгляд.
- Я, – ответил высший, – тоже очень хотел бы знать, куда смотрели наши Видящие.
- Тогда что мешает спросить их?
- Тоже верно. Зархот, ты с нами?
- Да.
Рин поднялся. Хилла вновь поневоле сравнил его движения с пластикой Манара – и вновь подтвердил сложившееся мнение, что сравнивать их бессмысленно. Молодой риллу, подстать Ладе, походил на танцора, на ловкача, способного без подготовки и размышлений выдать любой акробатический трюк, не растрепав причёски. Боец, и притом опаснейший – да… но в небрежной грации Манара имелся существенный изъян, не позволяющий назвать его воином.
В движениях Рина эта безотчётная грация почти отсутствовала. А вот привычка к риску, в том числе смертельному – читалась чётко. То, что высший не раз и не два убивал, тоже наложило на него свой несмываемый отпечаток. Бродяга двигался не столько легко, сколько аккуратно и сдержанно. Сознающий свою силу и неплохо знающий её пределы, он походил не на блестящий вихрь, как его ученик, а, скорее, на разумную грозовую тучу. Тёмную, мощную и страшную.
Особенно сейчас.
Прикрыв на секунду глаза, Рин перенёс сложным многоступенчатым реверсом себя и хилла в джунгли. Схетта, переместившаяся своими силами, не отстала ни на мгновение.
- Здравствуй ещё десять тысяч лет, – сказал высший, находя взглядом престранное создание – Зархот и не подозревал, что такие химеры вообще возможны. Продолговатая туша не то червя, не то моллюска, парящего в воздухе благодаря личному полю тяготения и покрытого естественной бронёй. С червями его роднила гибкость десятиметрового тела, а с моллюсками – три пары глаз на выдвижных стебельках, шевелящихся довольно характерным образом… и заканчивающихся "гранёными шариками", как фасеты пчелы или стрекозы. В "загривок" червя-моллюска врастало тело, подобное телам пресмыкающихся. Непропорционально крупная голова, атрофированные трёхпалые ручки, тощеватая грудная клетка. Ярко-алый по контрасту с чёрной чешуёй гребень. Выпуклые золотые глаза со зрачками пилообразной формы…
