Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
— О, да потому, что я его послал куда подальше, — едва заметно усмехнулся Адам. — Зачем он сдался, если я и сам мог ее милости все рассказать?
— Адам! — ахнула леди Мейроуз в ужасе, а архиепископ только вздохнул.
— Стало быть, то, что я дал ему приказание, тебе оказалось безразлично? Да что я спрашиваю? Все и так ясно.
Адам был готов ответить, но баронесса опередила его.
— Хватит, Адам. Ты свободен. — Она махнула рукой и отослала слугу. — Мы с внучкой желаем остаться с глазу на глаз с аб… архиепископом.
Она слегка покраснела и склонила голову, глядя на гостя.
— Как прикажет ваша светлость, — проворчал Адам и развернулся к двери.
Архиепископ ответил баронессе на поклон и улыбнулся.
— Благодарю вас, леди, за то, что вы произнесли мой новый титул.
Леди Мейроуз посмотрела на бабушку:
— Вам следует рассчитать старика Адама, бабушка, назначить ему содержание, и пусть он живет в каком-нибудь маленьком домике подальше от нашего поместья. Он стал настолько сварлив и дерзок, что я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не закричать на него!
— Этим вы ничего не добьетесь. Он не будет против, — заверил девушку архиепископ. — Не из-за старости он таков, каков есть, миледи. Он всегда был таким. Даже двадцать лет назад, когда я служил дьяконом, он был таким же ворчливым и язвительным.
— Если так, то слава Богу, что я родилась не в этом доме, — буркнула леди Мейроуз, а по лицу баронессы пробежала тень.
Архиепископ поспешно заговорил снова, чтобы не дать ей погрузиться в воспоминания об обстоятельствах, при которых погиб ее сын, и о женщине, которая стала тому причиной.
— Но почему, миледи, весть о моем новом титуле так разволновала вас? Ведь я прежде извещал вас о своем намерении.
— О, одно дело намерения, милорд, но совсем иное — узнать о том, что теперь вы уже носите этот титул. — Баронесса, похоже, была польщена. — Но кроме того, разволновало нас также и ваше заявление о том, что король и королева отныне обязаны слушаться Церковь.
— И об этом мы тоже раньше разговаривали, бабушка, — напомнила баронессе Мейроуз.
— Верно, но я не ожидала, что его ми… его преосвященство так это… выразит.
— Я не мог выразить этого иначе, объявив себя архиепископом. — Лицо новоявленного церковного владыки помрачнело. — Ибо король и королева прячут свои владения от Бога, а мы, духовенство, — глас Божий среди людей.
— Но ведь король и королева скажут, что их пращуры завоевали эти владения, что они не Богом им даны, — предположила баронесса.
— Вот уж нет! Они именуют себя монархами «милостью Божьей»! Их глашатаи об этом твердят то и дело — и когда предваряют королевские процессии, и когда зачитывают указы!
— Совершенно верно, леди Мейроуз, совершенно верно, — кивнув, подтвердил архиепископ, и взгляд его согрелся, когда он посмотрел на девушку. — А если они — монархи милостью Божьей, они должны править своим царством в верности и послушании Господу, и потому ими должны руководить служители Бога.
— В этом у меня нет никаких сомнений, — подхватила баронесса. — В конце концов, кто я такая, чтобы спорить с архиепископом? Я простая смертная.
Глаза леди Мейроуз сверкнули, но она промолчала.
— О нет, я знаю, что вы правы в том, что отделили Грамерайскую Церковь от Римской, — продолжала баронесса. Она протянула руку, желая коснуться руки архиепископа, но в последнее мгновение отдернула. — И поэтому вы должны были стать архиепископом — это я тоже хорошо понимаю. Не сомневаюсь я и в том, что вы справедливо говорите, утверждая, что король и королева должны быть руководимы вами. — Она покраснела. — Но должна признаться: я более верю в отца Видцекома, нежели в любые доктрины.
— Или, иначе говоря, вы склонны поверить в доктрину, если ее автором является отец Видцеком? — с улыбкой проговорил архиепископ, но было видно, что он несколько разочарован. — Но я должен предупредить вас, о моя духовная дщерь, и спросить: нет ли хотя бы доли гордыни в этой вашей верности мне?
Баронесса зарделась сильнее и отвела взор. Леди Мейроуз понимающе улыбнулась.
— О нет, милорд! — бросилась она на защиту бабки. — Она всего лишь поет вам хвалы с утра до ночи и говорит о том, как это славно, что ее духовник — аббат, ныне архиепископ!
— Я так и думал. — Архиепископ с довольной улыбкой откинулся на спинку стула. — Должен признаться, мне это очень приятно, однако мой долг предупредить вас об опасности греха гордыни.
— Я буду думать о ваших словах, святой отец, — отозвалась баронесса, не поднимая глаз.
— А вы, леди Мейроуз?
— Каюсь, и я в какой-то мере подвержена тому же греху, что и моя бабушка, — с улыбкой отвечала леди Мейроуз. — Но я так горжусь вами, горжусь тем, что вам хватило мужества и разума отделиться от Рима!
— Правда? — удивленно спросил архиепископ.
— О, сущая правда! Папа настолько слеп, что не видит, как правители узурпируют всю власть! Недолго осталось ждать, когда их величества превратят все благородные семейства в своих слуг!
— Славно сказано. — Баронесса с гордостью взглянула на внучку, однако к гордости примешались опасения. — И все же, Мейроуз, ты пугаешь меня, когда говоришь о… — Она запнулась.
— Когда говорю о глупости моих родителей? Ну скажи, скажи, бабушка! Да, они были добры в сердцах своих, но деяния их разума граничили с изменой аристократии! Я не знаю, как вышло, что они пришли к собственному падению, и тем более не знаю, откуда у них взялись убеждения, из-за которых они стали готовы ограбить собственную дочь! — Леди Мейроуз вперила взор в архиепископа. Ее щеки пылали, глаза бешено сверкали. — Рим поддерживает королевские престолы, а следовательно — поддерживает и разорение лордов! Нет, милорд, в Папе я ничего хорошего не вижу, ничего! Хвала Небесам, что вы отреклись от него и послали… — Она смутилась и умолкла.
— Ну, это, пожалуй, слишком сильно сказано, — улыбнулся архиепископ. — Но то, о чем вы говорите, было необходимо.
— О, вы так сильны, так отважны! — сияя, воскликнула леди Мейроуз. — И так мудры, что увидели: только под опекой Церкви народ Грамерая обретет спасение и счастье! Подумать только: воины армии короля то и дело вытаптывают крестьянские поля, когда стремятся искоренить тех, кто противостоит престолу, а королевские судьи жестоко наказывают тех крестьян, которые унесут хоть колосок, когда им недостает еды! А теперь король и королева решили еще и подати увеличить! Ведь это означает, что они хотят вынуть хлеб изо рта у голодных людей! И это при том, что крестьяне еще и своим господам должны дань платить!
