Светлана Крушина - Все пути ведут на Север
— Мне не хотелось бы ни во что вмешиваться… — начал Гурах неуверенно.
— Да вам и не придется! Просто передайте письмо и выслушайте ответ, больше я ни о чем не прошу. Поймите же, возможно, это последняя возможность сохранить человеку жизнь.
Гурах повздыхал жалостливо, но наконец согласился и спрятал письмо в глубокий карман своего лекарского балахона.
Илис побаивалась, что он позабудет о просьбе к тому времени, как попадет в камеру Грэма, но старик не забыл. И когда Илис пришла к нему узнать новости, охотно передал ей свой разговор с пленником. Но в первую очередь Илис волновало одно:
— Он прочел записку?
— Я сам прочел ему, — как бы оправдываясь, ответил Гарух. — Видите ли, юноша долгое время провел к темноте, и его глаза…
— Что он сказал? — перебила Илис.
— Ничего. Он сказал: не отвечайте ей ничего.
— О, болван! — простонала Илис. — Какой же идиот! Не понимаю: ему жить надоело?
— Он спрашивал меня о яде, — тихо сказал лекарь.
— Что?!
— Мальчик измучен пытками, у него искалечены руки. Император приказал мне проследить за его здоровьем, но, боюсь, это только продлит его мучения.
— И вы дали ему яд?
— О нет, что вы! — ужаснулся старый лекарь. — Я не имею права на это….
— Может, и зря, — сказала Илис мрачно. — Если уж ему так хочется умереть, может, стоило бы помочь ему в этом? Ведь есть же яды, которые убивают быстро?
— Вы сами-то понимаете, что говорите, барышня?
— Боюсь, понимаю даже лучше, чем хотелось бы.
Гурах смотрел на нее в немом ужасе, но Илис ничего не замечала. Закусив губу, она напряженно размышляла, что еще можно предпринять, чтобы переубедить упрямца Грэма. Увы, никаких умных мыслей в голову не приходило.
— Он очень плох? — спросила она вдруг.
— Нет, я бы сказал, что юноша неплохо держится, хотя положение его очень тяжелое…
— Долго ли он продержится?
— Увы, этого я сказать не могу…
Следующий допрос проводили с участием Клингманна. Его, правда, Грэм обнаружил не сразу, а только когда как следует проморгался. Пробыв Безымянный знает сколько времени без света, он привык видеть в полной темноте, а на свету слеп, будто сова.
Так вот, проморгавшись, Грэм обнаружил, что в кресле напротив сидит Хельмут Клингманн (между креслами предусмотрительно поставили жаровню, а к ней, конечно, прилагался и заплечных дел мастер). Касотец, впрочем, был не прикован, в отличие от Грэма, и, хотя казался бледным и исхудавшим, все же выглядел довольно пристойно, и даже офицерские нашивки оставались при нем. На сей раз на допросе присутствовал Риттер, а Бардена не было видно — то ли уехал, то ли просто потерял интерес.
— Вам знаком этот человек? — обратился комендант к Клингманну. Тот поднял на Грэма глаза, сохраняя совершенное спокойствие на лице и во взгляде.
— Он представился императорским посланником, и я проводил его — и второго посланника — к камере Кириана. По вашему приказу, герр Риттер.
Комендант поморщился, но смолчал. Повернулся к Грэму.
— Ты знаешь его?
Грэм промолчал. На прошлом допросе он язвил, дерзил и сыпал проклятиями, пока был в силах, но в этот раз он решил молчать, пусть хоть что с ним делают. Если, конечно, хватит выдержки. Несколько выждав, и не получив ответа, Риттер кивнул палачу, и тот взялся за прутья, разложенные на жаровне. Когда Грэм продышался, он повторил вопрос. Грэм молчал. Побледневший до синевы Клингманн смотрел в сторону.
— Я мог бы приказать выжечь тебе глаза, мальчишка, — проскрипел комендант. — Будешь ты говорить или нет?
— Идите… к Безымянному, — выдохнул Грэм.
— Что ж, продолжим.
В отличие от императора, комендант Риттер не обладал железным терпением, и какое-то время Грэм всерьез думал, что он и впрямь велит выжечь ему глаза. Но, очевидно, приказ Бардена — не калечить пленника, — оставался в силе, — и до крайних мер не дошло. И все же Грэм несколько раз терял сознание. Тогда его окатывали водой, и допрос продолжался. Клингманна не трогали, но и он, похоже, находился на грани потери сознания от увиденного; хотя ему все-таки хватало присутствия духа твердить, что пленного он впервые увидел в покоях коменданта, ранее с ним никогда не встречался и в заговоре не состоял. Не добившись ничего ни от одного, ни от второго допрашиваемого, Риттер распорядился прекратить допрос. Клингманна увели, а почти бесчувственного Грэма оттащили обратно в камеру.
Вскоре к нему снова явился старик-лекарь со своим коробом. Тут уж Грэм психанул и заорал, чтобы он убирался к Безымянному:
— Катитесь вы со своими примочками! Дайте уже подохнуть!
Лекарь спокойно переждал его истерику; а когда Грэм, задыхаясь от ярости и отчаяния, без сил повалился на пол, так же спокойно приступил к делу.
Подобные приступы отчаяния накатывали в дальнейшем на Грэма не раз и не два. Тогда он в бессильной ярости колотил кулаками в пол; взывал к Борону, моля его о смерти; проклинал себя за нехватку решимости самому лишить себя жизни; проклинал Бардена, Риттера и всех касотцев до седьмого колена. Потом на смену истерике приходила апатия, и тогда Грэм часами, а то и днями лежал, неподвижно растянувшись на полу, и грезил наяву. Он то проваливался в глухую тьму, то перед мысленным взором вдруг возникало лицо Ванды: легкий ветерок трепал ее огненную гриву, и принцесса досадливым жестом отводила от лица кудрявую прядь; Грэм протягивал руку, чтобы коснуться ее, но видение исчезалось, улетучивалось, как утренний туман. Но чаще он видел другое, снова и снова повторяющийся кошмар: убогая таверна в глухом селенье, сдвинутые с мест, перевернутые столы, побитые окна, и на полу, в луже крови — умирающий отец, которому он не успел сказать последних слов… Почему это виденье, уже несколько лет как переставшее его мучить, снова начало настойчиво его преследовать? Не потому ли, что вскоре ему предстояла встреча с покойным отцом? Такое уже было на самистрянской каторге, где тропическая лихорадка подкосила Грэма, и он несколько недель был между жизнью и смертью, и отец в бредовых виденьях приходит и говорил с ним…
Какое-то время его продолжали таскать на допросы, но император на них уже не присутствовал. Грэм видел его еще только однажды: зачем-то Барден явился к нему в камеру собственной персоной, в сопровождении заспанного нахохленного коменданта. Молча постоял в дверях, разглядывая распростертого на полу пленника. На тот момент Грэм пребывал в состоянии апатии, к тому же не оклемался после недавнего допроса, поэтому он только на мгновение поднял голову, взглянул на посетителей, и снова опустился щекой на холодные камни. С минуту Барден постоял, посмотрел, потом вдруг развернулся и ушел, так и не сказав ни слова. Больше его Грэм не видел.
