Галина Романова - Тайна лорда Мортона
А через несколько дней инквизиторы забрали Даниила Мельхиора и Эмиля Голду.
Уроки в тот день отменили – все равно никто из детей не усидел бы за партами. Вся школа сгрудилась на первом этаже, провожая своих друзей. Третий курс занял первые ряды, и даже высокомерные семикурсники не могли заставить ребят сдвинуться с места.
Впереди шагали двое военных из Инквизиторского спецназа, держа наготове боевые жезлы. За ними несли Даниила Мельхиора. Мальчик еще находился во власти колдовского сна. Он должен был проснуться только в камере – во избежание пробуждения заключенного в его тело Белого Мигуна.
Эмиль Голда шел сам, но был так слаб, что его поддерживали под руки двое инквизиторов. Он шатался, и по всему было видно, что бедняга на грани обморока. Когда его проводили мимо нас, среди ребят послышался ропот.
– Куда они его увозят?.. Зачем? Неужели нельзя без этого? – раздавались недовольные голоса.
У самых дверей Эмиль споткнулся и чуть не упал. Сразу несколько человек бросились к нему. Шагнул вперед и я – и тут же на мое плечо легла чужая рука.
Я обернулся – и вздрогнул. Возле меня стоял инквизитор.
Они все словно на одно лицо – высокие, худые, бритоголовые, с тонкими губами и слегка выпученными глазами. Отличаются только возрастом – одни старше, другие моложе. Этот показался мне самым молодым – но только показался.
– Не беспокойтесь, – негромко, но весомо промолвил инквизитор, – мы позаботимся о мальчиках.
Он уходил последним и закрыл за собой высокие резные двери школы.
Жизнь продолжалась. Школа МИФ благодаря мне прославилась на пол-Европы. Отовсюду нам слали письма и телеграммы, несколько раз приезжали делегации. Нас посетил даже министр образования и пообещал дополнительные инвестиции.
Беседовал он и со мной. Дама Морана притащила его ко мне в кабинет, но сперва заглянула в аудиторию и комнату практических занятий и прошипела:
– Быстро наведите тут чистоту! Сейчас у вас будут гости, и горе вам, если я замечу хотя бы соринку!
Я бросился подметать пол и собирать разбросанные вещи. Так министр меня и застал – с веником и совком.
– Наш молодой коллега предпочитает все делать сам, – проворковала дама Морана, сопровождая его под руку. – Он не слишком-то полагается на магию, считая, что в магических животных ее и так много.
– В самом деле, милорд? – Министр, седоголовый старец в длинном белом балахоне, расшитом магическими символами, и с целым иконостасом амулетов на груди, оглядел меня с ног до головы. Дама Морана из-за его плеча осуждающе покачала головой – дескать, мог бы и приодеться к визиту столь важного гостя.
– Да, я считаю, что с этими существами не следует подменять живое общение заклинаниями, – сказал я. – Именно это помогло мне выстоять против Белого Мигуна. Он смог подчинить себе не только мое тело, но и души моих покойных родителей, однако его замысел был сорван без единого заклинания.
– Значит, вы считаете, что магия не всесильна?
– Я считаю, что на нее не следует полагаться. Есть вещи, которые просто невозможно достичь колдовством. И не всякую проблему можно решить с помощью амулетов и волшебства.
– Но вы же маг!
– Прежде всего я человек.
– Сильно сказано... Вы хотите что-нибудь пожелать?
Удивленный такой резкой сменой темы, я только захлопал глазами.
– Ну, разве у вас нет никаких просьб – из тех, что решаются не заклинаниями, а именно словами? Вы ничего не хотите пожелать? Может быть, я могу вам чем-то помочь? – улыбнулся в бороду министр.
Дама Морана из-за его плеча усиленно кивала мне и подмигивала – дескать, проси, но не забывай, кто ты и где находишься. И я выпалил:
– А можно нашим волкам и единорогам расширить вольеру? А то зверям повернуться негде...
После моих слов в живом уголке воцарилась тишина. Даже попискивавшие шуликуны притихли. Дама Морана скорчила гримасу и еле успела сменить ее на любезную улыбку, когда министр повернулся к ней.
– В самом деле, это, я думаю, разумная просьба. Вы не находите?
– Да-да, мы хотели это сделать, – заюлила завуч, – но в этом году в смету не было заложено строительство... Мы решили сначала переклеить обои в моем кабине...
Она осеклась, понимая, что сейчас выставляет себя в неприглядном свете.
– Но за время летних каникул определенно найдем возможность! Обещаю!
– Очень хорошо. А я обещаю, что мы найдем дополнительные средства... И даже подарим вашему живому уголку какое-нибудь редкое животное. Скажем, феникса. Вы умеете ухаживать за фениксами?
– Лучше келпи, водяную лошадку из Шотландии, – попросил я. – Или кошку Гулон с лисьим хвостом.
– Хорошо, поищем, – пообещал министр.
Дама Морана проводила его и на прощание так на меня посмотрела, что я опять захотел написать заявление об уходе.
Вообще отношение моих коллег ко мне переменилось. Наши дамы считали, что я слишком возгордился и задрал нос. Особенно неистовствовала Лыбедь. Пытаясь меня соблазнить, она рвалась ко мне в больницу, а потом весь день ходила хвостом, стараясь попасть мне на глаза и рассказывая журналистам, что она мой самый близкий друг. В конце концов у меня прямо спросили, является ли она моей невестой.
Пришлось соврать, что я вообще не интересуюсь женщинами. Это Лыбедь ужасно обидело, она подговорила остальных учителей, и теперь, стоило мне войти в учительскую, как разговоры замолкали сами собой. Исключениями стали только дама Труда, слишком добродушная, чтобы поддерживать бойкоты, и Берегиня, у которой был свой взгляд на любую проблему. Но даже у них сложилось мнение, что меня надо немножко проучить.
Единственное, что радовало меня, были дети. В самый первый день занятий, когда я переступил порог аудитории, мальчишки шестого курса устроили мне овацию. Аплодисменты не смолкали минут пять, к радости журналистов, а Кристиан Шульц даже устроил маленький фейерверк. Мальчишки и девчонки теперь толклись возле моего кабинета и наперебой хвастали любопытным журналистам, какой я хороший учитель, какой добрый, и так далее.
Помалкивала только Вероника. Девушка вела себя, как обычно, но несколько раз я замечал ее пристальный взгляд – она по-прежнему не могла отвести от меня глаз. Но теперь ее внимание было мне приятно и настраивало на романтический лад. Вот только я по-прежнему не мог себе представить, как подойду к этой девушке и что скажу. И нужно ли что-нибудь говорить.
И надо же было такому случиться, что через неделю, за несколько дней до Весеннего Равноденствия, мне пришло еще одно письмо.
Письма мне в те дни приходили пачками. Просыпаясь по утрам, я видел на подоконнике трех-четырех почтовых воронов, терпеливо ждущих, когда их освободят от конвертов. Мне писали читатели газет, мои бывшие одноклассники, приемные родители и семейство Мортонов. Девушки признавались мне в любви, юноши хотели хоть раз оказаться на моем месте. Не было писем только от фон Ньердов, родственников моей матери Женевьевы. Но они наверняка просто не знали, что это я – сын их Женни. А может быть, никого из них не было в живых.
