Игорь Дравин - Ворон
— Волнений?
— А как еще назвать то, что внезапно спокойная улица превращается в поле боя, а через клик она полностью пуста. Только народное волнение, Барб. Самое странное, что часть этих усопших отказывалась голосовать против нового бургомистра, а остальная часть была неприлично богатой.
— Да все они там небедные.
— А эти особо. Было несколько столкновений между стражей Южного и Северного концов и отрядами преданных Бармашу тесов. Эти выкидыши, я Бармашевских ублюдков имею в виду, вообразили о себе невесть что. Начали вести себя как в своих ленах. Пытались грабить дома горожан, устраивать самосуд прямо на улицах, много чего они решили себе позволить. Вот им руки то и укоротили. Бармаш пожурил своих вассалов и стражников этим все и закончилось.
— А что в Восточном конце?
— Тишь и благодать. Туда эти ублюдки даже не заходят. Даже тесс открыл свое капитанство и порт.
— Расклад ясен. Началось небольшое противостояние. Одна сторона действует нагло, а другая тихо и осторожно. Тесс Валок считает, что победил и пока не хочет нагнетать обстановку. Восстание в столице ему не нужно. Тверд, посплю я у тебя, мне совсем не хочется возвращаться в камеру.
— Последнее желание мертвеца — закон.
— Не последнее, а предпоследнее.
— Барб, проснись, — Тверд потряс меня за плечо, сунул в руки кувшин с молоком и бросил мне на колени какую-то хламиду.
— Уже пора? — я присосался к кувшину.
— Да, все уже ждут твоего появления. Одевайся и на выход.
— А что это у молока такой необычный вкус? — Я стал накидывать на себя одежду.
— Там яд, Барб. Ты приговорен к колесованию и к тому моменту, когда я начну работать с твоим телом, ты уже будешь мертв. Так что не задерживайся, а то сдохнешь не дожидаясь начала казни.
— Благодарю за подарок, Тверд.
— Быстрей на выход, весельчак.
— Последняя просьба, Тверд, если к тебе на допрос попадет девушка по имени Олана, пусть она останется живой в любом случае, на что бы тебе пришлось не пойти.
— Договорились, Барб.
— А хорошая возникнет легенда о мужестве горцев. Меня пытают, а я даже не кричу.
Тверд отвернулся и стал сосредоточенно копаться в своих инструментах. Мне показалось или действительно у него глаза на мокром месте? Да к дьяволу все, я шагнул вперед, мой выбор сделан давно и я ни о чем не жалею.
Какое все-таки сегодня пронзительно бескрайнее небо. Боже, его синева так и ударила по моим глазам. Я слегка усмехнулся и неторопливо залез на повозку. А куда мне спешить? Я главное действующее лицо на предстоящем празднике жизни. Без меня ничего не начнется. Роман Аркадьевич, это я о себе говорю, как же сегодня и без Вас? Непорядок, Ромка, непорядок. Да пошло оно все! А почему так интересно молчат горожане? Что им мешает выплескивать свои эмоции? Я ждал от них проклинаний, да вы хоть поругайтесь на меня! Киньте в меня что-то тяжелое и дурно пахнущее! Нет? Странные люди. Неужели они мне сочувствуют? Тогда они все больные на голову. Я ведь преступник, я ведь заговорщик и убийца принца! Сам в этом признался сразу при задержании, неужели они об этом еще не знают? Знают, мои успехи на ниве предательства королевской семьи так ярко расписывают глашатай следующий за повозкой, что самому тошно от омерзения опять же к самому себе. Все горожане знают про мой «подвиг» и молчат. А вот это лишнее, женщина, тебе не стоит осенять меня святым кругом и поднимать своего ребенка, дабы оный маленький юноша посмотрел на меня. Вот, все как я и думал, несколько скользких мужчинок с неприметной внешностью вломились в толпу. Вот это да! Женщину и ее дитя моментально увели в переулок молчаливые громилы. Эти наверняка из гильдии кузнецов, кожемяк или тестомесов. Только там можно накачать себе такие мышцы, а сереньких мужичков и разодетых павлинов из новой королевской гвардии стремительно перехватили уличные зеваки. Засмеялся бы я, да кляп во рту мешает. Некоторых из этих зевак я знаю. Лично их гонял, когда доля срезанных с пояса кошельков растяп превышала все разумные пределы на один квадратный метр Гронлина. Делаем вывод, Ромка, все и все знают. Эта скотина просчиталась с моей публичной казнью, сильно просчиталась, но назад уже ему не отыграть. Так что быть представлению на главной площади столицы этого королевства, быть.
Понукаемый гвардейцами узурпатора я взошел на помост. Снова привет, друг, я хмыкнул. Не каждый может назвать королевского палача другом, не каждый, но я могу. Тверд мой друг, а что касается его профессии, то каждый труд почетен и полезен. Кому-нибудь нужно быть и палачом. Очень уважаемая профессия. Нужное ремесло, правда, не сейчас и не для меня. Здесь мне лечь, Тверд? Ты не смущайся, ты пальцем укажи! Процедура четвертования долгая и нудная, зачем тебе и мне лишние неудобства, которых не будет? Помни, Тверд, наш уговор. Помни и выполни его.
Глаза Тверда закрылись на пару секунд и снова окатили меня синевой. Все он помнит. Тверд, прости меня. Тебе сейчас кое-что предстоит сделать со мной. Я знаю, что ты попытался отказаться от этой чести, но не получилось. Ты не виноват, это я виновен, я решил вернуться в Гронлин хотя знал чем это закончится, а ты… Так просто получилось, Тверд. Ты же королевский палач, кто же тебя уволит на пенсию в такое время? Изменника главного нужно казнить, меня, то есть. Тверд, да нормально привязаны мои руки и ноги, будет, чем заниматься тебе и нескольким лошадям слишком могучего сложения. Давай, начинай меня слегка душить, потом вынимать внутренности, а только потом хлестать четверых животин. Тверд, что ты делаешь, зачем ты скинул со своей головы капюшон палача?!
— Прости, брат, — кинжал друга прочертил две вертикальные полосы на собственных щеках, — прости, Барб.
Сумасшедший, кто ж так берет на себя право кровной мести при этой публике, да еще и по нашему обычаю? По нашему, по обычаю варваров севера, по обычаю барбов, которых здесь все называют несколько иначе. Я Барб и я горжусь этим. Я БАРБ! Я яд то уже действует. Хрен вам всем, а не опера боли в моем исполнении. Пора создавать легенду. Дьявол, что же так плечо чешется?
Блеск топора и под громогласное молчание толпы голова убийцы принца рассталась с истерзанным телом преступника.
— Вот и все, — прошептал тесс Валок. — Барб, а ты смог меня поразить, ни крика, ни стона я от тебя не услышал. — Что это? — вдруг привстал он с кресла.
Разорванные лохмотья едва прикрывающие тело казненного преступника разлетелись в стороны и черная молния сорвалась с плеча Барба.
— Ворон, — Тверд скинул капюшон и напряженно всматривался в парящую над площадью птицу. — Ворон!
