Николай Ярославцев - Меч Шеола
Воспоминание о давней проделке утешило кикимору и вернуло ей хорошее расположение духа. Она развеселилась, на время забыв обо всех огорчениях.
— Эх, не видели вы меня в ту пору. — Тараторила она. — И как бы вы меня увидели, когда вас еще и в пометухах не было. Ох и верткая же я была.
С головй влезла в воспоминания, не переслушать. Но ее слова. Не задевая Радогора, пролетали мимо. Стиснув зубы, шел на негнущихся ногах, изредка ловя взглядом врана. Влада пристроилась рядом и шла, с тревогой заглядывая в его лицо. Глаза ввалились и утонули в черных полукружьях, нос заострился, щеки впали и пожелтели, а губы посинели и местами покрылись кровоточащими трещинками. Со страхом ждала она, когда Радогор начнет падать, чтобы успеть нырнуть под его руку, хотя и не верила, что сумеет удержать его на ногах.
— Пожуй корешок, Радо. — Робко попросила она, глядя умоляющими глазами. — легче идти будет. Я вон, как бегу.
Радогор отрицательно замотал головй.
— Так надо, Ладушка. — Тихо, словно боясь, что кто — то кроме нее услышит его слова, ответил Радогор. — Пусть увидит меня таким, если посмотрит в нашу сторону. Опасаться меньше будет. Подумает, что я всю силу уже истратил на него.
Шли, не останавливаясь. Иногда проваливались в воду по пояс. Это Радогор. А Лада ныряла по горло. Барахталась в гнилой воде, страдала от отвращения, но не кричала. И тогда, не слушая ее возражений, Радогор выносил ее на руках. Ели и то не останавливаясь, на ходу, не обращая внимания на, покрытые грязью руки, и мясо, заметно отдающее душком.
Наступила ночь и на воде опять заиграла лунная дорожка, веселя душу зыбкой надеждой. Идти стало легче. Хоть и не по суху, как обещала берегиня, но и не по пояс в воде. Не глубже колен княжны.
Теперь уж Радогор все чаще начал поглядывать на княжну. И всякий раз в его глазах читалось беспокойство и тревога.
— Притомилась, Ладушка? Давай понесу. — Не выдержав, сказал он. — Сапоги размокли, опять ноги в кровь собьешь.
Влада отчаянно замотала головой.
— Я сама, Радо. Не сердись. — И виновато улыбнулась. — как же я дальше пойду за тобой, если на второй день на руки полезу к тебе?
За целый день не присели не разу. Порой не шли, брели, с трудом выдирая ноги из трясины. Хлеб промок и превратился в противно, дурно пахнущее тиной и гнилью, тесто. И Радогор все чаще заставлял ладу и берегиню свои корешки. Но и их запас у него заканчивался. Лада безропотно разгрызала сухой и твердый, как дерево, корешок, заставляя с трудом проталкивать себя его в горло.
Даже кикимора бежала уже не так резво. Часто останавливалась, оглядывалась по сторонам, пытаясь нащупать знакомую дорогу и растерянно поворачивалась к Радогору. И бежала дальше, встретив его равнодушный взгляд, с которым он отвечал ей.
— Прямо, тетушка, держи. Все время прямо, и ни куда не сворачивай.
Но и ее терпению пришел конец.
— Куда же еще прямее? — Возмутилась она, в очередной раз услышав надоевшие слова. — Прямей уж не куда. Глаза он нам отводит, Упырь мохнатый. Гоняет по болоту туда — сюда, а мы бегаем, бегаем, вылупив глаза, как будто другой работы нет.
Радогор усмехнулся.
— У тебя корова не доена, тетушка? Или куры не кормлены? — Спросил он, тщетно пытаясь пристроиться к враньему глазу.
— Шутки шутишь над старой женщиной? — Озлилась берегиня. — В игрушки играешь? Не наигрался еще? Хворым прикидываешься, надеешься его на голой заднице объехать? А он тебя за нос и вокруг болота водит вместе с твоей хитростью.
Радогор и сам понимал, что права кикимора. Водит их Упырь по кругу. И если не остановятся, чтобы сделать хоть короткую передышку, так и останутся навсегда в этом царстве черной дрягвы.
— И как я тебя, спрашиваю, добрый молодец, — Радогору казалось, что с языка берегини катится яд, — мы дальше пойдем, когда твои припасы даже мои лягушки в рот не возьмут? Я то ладно, привычная. На меня не берут, не меняют. А княжна? Ты подумал, на что она будет годна, когда из болота выберемся?
От возмущения на месте не стоится берегине. Мечется вокруг него, как плавунец, и даже кулачком на него замахнулась. Но Радогор не слушал ее. Стоял, глядя не мигающим твердым взглядом, себе под ноги, отгородившись от всего. Гневный голос кикиморы уплывал вдаль, а вместе с ним и сама берегиня растворялась в просторах болота. И Лада не рядом, а там же где и кикимора. Ни кого рядом. Только он. И болото, испорченное его колдовством. Тело медленно наполнялось возвращающейся силой. Мощь злая, беспредельная переполняла его настолько, что все тело пылало, как в огне. Ладони начали рваться от жара. Вытянул их на гладью темной воды и медленно погрузил в воду. Но не для того, чтобы остудить их. Так же медленно зачерпнул в ладони воды… Не глазами, чем то иным, увидел, как со дна, из черных глубин трясины поднимается не ясное темное пятно. Прошло совсем, как казалось ему, времени и на поверхности болота закачался островок зеленого донного мха, не в одну сажень толщиной.
Сознание возвращалось неохотно, все еще блуждая в черных безднах дрягвы. Сначала к нему вернулся, возмущенный до глубины души, голос кикиморы. Затем и она сама выросла перед глазами, скачущая на, чудом появившемся, зеленом островке.
— А раньше не мог явить нам его? Обязательно надо было меня до ругани довести? — Кипела она. — Я вот Ладку настропалю, узнаешь, почем щепотка соли. Глядишь, и хлебушко бы уцелел. С девки уж штанешки спадывают. Что зад, что перед, везде одинаково.
Окинул Владу обеспокоенным взглядом. И успокоился. И с тем, и другим у княжны было все в полном порядке. Страху нагоняет вздорная старуха. Не одну седьмицу ее надо по болоту гонять, чтобы все сравнялось
Подхватил ее на руки и ловко перебросил на островок.
— Сыро. — Предупредил он, следом забираясь и сам.
— Вода к воде не липнет. — Тут же откликнулась кикимора, буравя его сердитым взглядом. Раньше не размокла, теперь уж вовсе не размокнет. Дать бы тебе по затылку, чтобы знал, как над народом издеваться.
И сухоньким кулачком над нм протрясла.
— Раньше не мог додуматься?
— Сам поднялся. — Радогор покосился на кулачок кикиморы, — кто знает, что на уме у вздорной старухи, — и отодвинулся от нее подальше. — Здесь отдохнем, а потом со свежими силами дальше пойдем.
— Сам иди, если охота. — Огрызнулась берегиня. А мы с княжной лучше поплывем. Показывай, куда держать, истязатель!
— Тебе не все ли равно, тетушка? — Радогор наклонился. Чтобы снять с Лады раскисшие сапоги. — Когда надо будет, сам покажет.
— Ну, смотри, парень. — Мстительно проговорила берегиня, фыркнув. — Сам сказал, за язык тебя не тянула.
