Север Снег - Чужак. Сапсан и нетопырь
— Вам, наверное, в ложу для прессы? — поинтересовался собеседник Пилада.
— Нет, сяду в зале. — Пилад уже успел высмотреть, что среди репортеров находился обозреватель "Банковского вестника" — неопределенного пола личность с оттопыренным задом, которым оно отчетливо виляло при ходьбе, и колумнистка "Новостей столицы", дама с кукольным личиком и оценивающим взглядом портовой шлюхи. Сидеть с ними рядом Пиладу никак не улыбалось. Заняв соседние места в первых рядах, Пилад и Дар терпеливо ожидали начала конференции, перебрасываясь короткими репликами. Хотя Пилад и жил в столице уже немало лет, большая часть заявленных ораторов была ему столь же незнакома, как и Дару. Он гадал, какое отношение они имели к экономической науке.
Дар, гораздо меньше знакомый с реалиями Лакаана был, тем не менее, значительно опытнее своего нового знакомого в вопросах демагогии и лживости "адептов объективного знания", как любили себя самих именовать те интеллигентики, которые продавались особенно часто и недорого. Поэтому, в отличие от Пилада, внимавшему речам с трибуны со всё возрастающим недоумением, никак не будучи в состоянии понять, как нормальные люди могут всерьез нести подобную чушь, Дар откровенно скучал. "Социально-экономический либерализм" был ничем иным, как апологией вседозволенности для крупного капитала, недовольного государственными ограничениями, законами о социальной защите и налогами. Все трудящиеся, создающие своим трудом и потом богатства власть имущих, были для ораторов быдлом и ничтожествами. А состоятельные воры и паразиты — благодетелями, объектами обожания и подражания. С брезгливой гримасой Дар слушал излияния очередного оратора, вполголоса вставляя свои комментарии:
— "Зарабатывай деньги всеми законными способами, даже если кто-то будет говорить, что твой заработок аморален! Зарабатывание денег — самое уважаемое дело на Земле! Моральную правоту доказывает кошелек." — Ну, не станем обращать внимания на словечко "законные" — законы-то кто пишет? В Мерке, например, законны сутенерство, рабо- и наркоторговля, пиратство… Образцы высокой морали! И прибыльности…
— "Умный человек понимает, что правд столько, сколько мнений. Умный — человек самостоятельный и ответственный. Он хозяин сам себе и не любит, когда ему указывают, как ему жить и что делать со своей жизнью. Яркий индивидуалист и потому остро ощущает и ценит личную свободу. Что вообще такое индивидуализм? Это производная экономической самостоятельности, готовность предпринимать действия в одиночку и отвечать за себя самому. А что такое хваленый коллективизм? Болезненная привязанность к общине, боязнь оторваться от нее и проявить независимость поведения и мышления. Веревка коллективизма держит человека в стае, не давая вырваться и сделать глоток воздуха в свободной экономике." — Умный человек, совсем напротив, понимает, что в одиночку можно только паразитировать на чужом горбу. И, конечно, лучше всего паразитировать индивидуально — иначе на всех паразитов горбов не хватит… Что-либо созидательное можно делать только всем вместе, сотрудничая с другими.
— "Богатых дураки ненавидят. Эта ненависть — от зависти. Коллективизм всегда порождает любовь к слабым и ненависть к сильным." — Вообще-то ненавидят не столько богатых, сколько разбогатевших на чужом труде и на грабеже. А насчет силы — слабых и честных, всё же, как правило, больше, если они объединятся, то никакой сильный бандит не устоит!
— "Тем и прекрасен либерализм, что он дает людям свободу. Свободу предпринимать и свободу бомжевать. А уж из свободы предпринимательства естественным образом вытекают — как инструменты — все прочие свободы и права человека." — Конечно, одни свободны выжимать из других все соки, а другие свободны быть выжатыми! Одни свободны жрать незаработанное, а другие свободны умирать с голоду. Какая прелесть эта свобода в распоряжении чужим трудом!
Пилад, которому уже тоже надоели пафосные идиотизмы ораторов, улыбался комментариям соседа. Он, разумеется, разделял его сарказм, отлично зная, какова эта "экономическая свобода" на практике. Но шквал аплодисментов со стороны публики на последнее выступление, заставил его снова поморщиться.
— А ведь в зале сидят не только одни идиоты! Неужели они не понимают, что этот либерализм — экономическое рабство для большинства, а никакая ни свобода?
— А зачем им это понимать — ведь они-то меньшинство, а не большинство. Именно то меньшинство, которое видит себя свободными паразитами на чужих спинах! Для этого им свобода и нужна. А государство, такое-разэтакое, им свободно сосать кровь из работников не дает, какие-то им права обеспечивать требует.
— Крысы требуют свободы в амбаре?
— Именно! Но не хватит ли нам слушать этот словесный понос? По-моему, написать отчет в свою газету вы можете уже прямо сейчас, ничего нового услышать, скорее всего, не придется.
— Вы, наверное, правы — меня тоже уже тошнит от услышанного. Но мне надо еще посетить хотя бы одну из секций конференции — чтобы составить окончательное впечатление.
После изучения программки конференции, новые знакомые решили послушать заседание секции: "Общечеловеческие ценности и права человека". Пару часов до начала ее работы они провели, разглядывая здание и в буфете комплекса — фуршет-кормежка участников входила в общие расходы организаторов. Пилад заметил, что после пленарного заседания большая часть фешенебельной публики разошлась. Это создало у него некоторую надежду, что хотя-бы на секции удастся услышать нечто конкретное и толковое.
В небольшом уютном зальчике собралось около двух десятков человек, значительно более скромного вида, чем те, кто бросался в глаза в большом зале. Пилад вздохнул свободнее — выставляемая напоказ роскошь его коробила. Председатель секции — средних лет господин с профессорскими манерами, объявил повестку дня. Первым значился доклад под названием "Гражданское общество" приват-доцента какого-то ликея. Докладчик — лысоватый, суетливый тип в пенсне, тряся козлиной бородкой, блеющим, под стать внешности, голосом начал свое выступление с перечисления цитат классиков, писавших о гражданских ценностях и правах. Эта немного заинтересовало Дара, поскольку подробно ознакомиться даже с основными направлениями лакаанской политической философии он еще не успел. Пилад же, напротив, теперь скучал, поскольку это же или подобное он много раз слышал от посетителей салона Струвия. Тем временем докладчик перешел к тому, что "гражданское общество принципиально разнородно и его убивает единомыслие".
