Далия Трускиновская - Окаянная сила
Алена знала, что рассердить Петра Алексеича несложно. Она уж слыхала, что рижане, пользуясь тем, что посольство должно как можно скорее избавиться от саней и лишних лошадей, сбили на них цену. И про то, что Мерман и домовладельцы сговорились подавать Лефорту заведомо раздутые счета, ей тоже сделалось известно. Чего ждать от государя — она и вообразить не могла.
Государю же донесли, что некие подозрительные господа поглядывали на него издали, словно бы следили. И это было похоже на правду. Выстрел с бастиона мог означать грубое предупреждение. Разумеется, открыто десятника Петра Михайлова, нарушившего правила поведения в крепости, арестовывать никто не будет. Но с ним может стрястись всё, что угодно, и поздно будет Лефорту с Головиным и Возницыным кулаками махать!
Между господами снова завязалась склока. Фон Рекк Алену не отпускал. И препираться бы им всю ночь, если бы не возник из темноты Карл.
— Они побежали к набережной!
Кто побежал — вопросов не было. Как выскользнули с постоялого двора — уже неважно.
— Ты полагаешь, они захотят переплыть Двину в ледоход? — удивился Рейнгольд.
— Я не знаю, — отвечал Карл. — Но они там, по меньшей мере шесть человек. Тот, что выше всех, приказывает — и он хочет немедленно покинуть Ригу.
— Идем, господа мои! — Фон Рекк потащил за собой Алену.
Постоялый двор Мермана стоял не так чтоб далеко от пристани. По случаю зимы мелкие суда были вытащены на берег. Там же ждали весны звенья Ризингова моста. И Алена с фон Рекком увидели у самой воды темные тени, и пляшущую искорку фонаря, и возле него — двух человек высокого роста, один удерживал в охапке другого.
— Они хотят спустить на воду большой баркас! — крикнул, догнав, Рейнгольд. — Поспешим!
— Вам незачем спешить! — удержал его неприятный дядька, которого Алена для себя прозвала пастором. — Сам Господь против вашей затеи!
— Вам угодно стелиться перед шведами наподобие ковровой дорожки?
Алена и фон Рекк оказались совсем близко от баркаса.
Он уже въехал носом в темную воду, и небольшие льдины, стукаясь о левый борт, проскальзывали, плыли дальше. Волонтеры пихали его, согнувшись и упираясь в высокий борт, каблуки сами ехали назад, пропахивая борозды, днище скрежетало по мелкой гальке, оставалось совсем немного…
Меншиков обеими руками обхватил государя, того дергало, как припадочного, голова вскидывалась, рот кривился, и он выкрикивал что-то, чего не можно было уразуметь.
Рядом с зажатым в кулаке флаконом крутился другой волонтер, надо думать — ученый медикус Постников, норовил подсунуть государю под нос, чтобы тот вдохнул целебный запах.
Петр, кабы удалось вырваться, так и влетел бы в реку. Алена вспомнила ту ночь в Преображенском, когда точно так же несло его, до смерти перепуганного, дворцовыми переходами, и точно так же метался потом во дворе факел…
— Это опасно! Это прямой путь на тот свет! — с ужасом глядя на Петра Алексеича, убеждал Алексашу пожилой мужик, одетый вовсе по-простому, видать — перевозчик.
— Ты нам, дурак, весла дай! — приказал Меншиков. — Ульянка! Федька! Возьмите у него три пары весел!
И — по-русски:
— Ничего, ничего, государь, обойдется! К утру в Митаве будем!
— Вас раздавит льдинами! Мой новый баркас!
— А мы бочком, бочком загребать станем! Хаживали в бурю, пройдем и в ледоход!
И снова по-русски к Петру Алексеичу:
— В Архангельске-то пострашнее было, а, государь? Тут против морской бури — тьфу! Ну, ветер воду из залива в устье гонит, так нам же — плевать! Нам в устье делать нечего! Так, государь?.. А вон у Коброн-шанца огонь на башне наблюдательной! Помнишь — красная? На него править будем, и пусть малость снесет!
На том берегу действительно висел в ночном небе огонек.
— Т-точно, она! — выкрикнул Петр Алексеич. — Знатная башня, с колокольню будет. Выдюжить бы! К Францу Яковлевичу послать!..
— Не успел, да ты, государь, не беспокойся, нас Франц Яковлевич в Митаве уж нагонит! — пообещал Меншиков. — Его-то с почетом на большой яхте переправлять станут!
— Что они говорят? — спросил фон Рекк.
— Про башню, к ней хотят плыть.
— В ледоход, против течения?!. Они погибнут!
Фон Рекк, выпустив Алену, бросился к баркасу.
— Стойте, господа мои!
И тут же вслед ему раздался выстрел.
Пуля задела лишь полу широкого плаща-мантеля, Рекк, не имея пистолета, выхватил шпагу и, подбегая к волонтерам, продолжал кричать:
— Да стойте же! Имею сообщить нечто важное!
Петр Алексеич махнул на него рукой — и по длинному телу прошла такая судорога, что едва он не повалился на перепаханный каблуками снег вперемешку с галькой. Постников и невесть откуда взявшийся карла в пестром кафтанчике, кинулись к нему, втроем с Меншиковым удержали.
— А что я тебе говорил? — заорал Алексаша и тоже выхватил клинок. — Выследили, сволочи, воры, псы шведские! Государя на баркас, скорее!
И началась суматоха! Кто с кем на шпагах схватился — уж не разобрать.
И — голос отчаянный, шум ледохода перекрывший:
— Ко мне, волонтеры!
Алена кинулась бежать прочь и налетела на длинного парня с веслами. Рядом бежал другой, пониже, нес еще один фонарь.
— Алена!
— Федька!
— Ты стой тут! — приказал Федька. — Ты не убегай! Я вот весла отдам — и вернусь!
Он до сих пор не понял, что опостылел Алене до смерти. Ну что ж — на то он, Федька, и дурак…
— Что вам сказал этот человек? — то ли кстати, а то ли некстати рядом оказался Рейнгольд с дымящимся пистолетом.
— Он — дурак! — коротко и емко аттестовала и Федьку, и положение дел Алена, да еще на чистом немецком языке.
Федька уставился на нее, как на нечистую силу.
— Вот ты как?.. — спросил. И, получив от товарища тычок в спину, потащил весла дальше.
— Скорее, скорее! — Алексаша был уж на баркасе, стоял в рост на скамье и протягивал государю руку. — Ничего, пробьемся! Лед-то — он лишь у берега! На стрежне — чистейшая вода!
Врал, конечно, однако, учитывая всю правду, ночью на баркасах сквозь льдины не ломятся.
Кто-то, сняв с плеча дорожный сундучок, закинул его на борт. Волонтеры помогали друг дружке взобраться. Карлу втащили едва ль не за шиворот.
— Проклятое место! — воскликнул, вскарабкавшись, Петр Алексеич. — Ну, ужо вернемся — камня на камне не оставлю!
— А я тебе о чем толковал? Не миновать возвращаться-то! Ульян! Петя! Ермолай! Все тут?
— Ну, молись богу, православные!
Баркас, развернутый льдинами носом к устью, отделился от берега. Алена следила, как поднялись и нестройно опустились три пары весел — которое по воде, которое по льду.
