Джордж Мартин - Грёзы Февра
Сначала я думал, что Джулиан воплощение зла, темный король, ведущий свой народ к гибели, но, понаблюдав за ним, понял, что он сам уже ничего не стоит, он бесплоден и пуст. Он упивается жизнями твоего народа, потому что в нем самом этой жизни уже нет. У него даже нет собственного имени. Когда-то меня интересовал вопрос, о чем он думает все эти дни и ночи, пребывая в темноте и одиночестве. Но теперь я точно знаю, что он не думает вообще. Хотя, нет, возможно, я и ошибаюсь. Он думает о смерти, о конце. Он пребывает в этой черной пустоте каюты, как если бы это была могила, и оживает только при запахе крови. А поступки, которые он совершает… они опрометчивы. Он ищет погибели и разоблачения. Как мне кажется, Джулиан страшно хочет конца, отдохновения. Он так стар. Каким беспредельно усталым должен он ощущать себя.
– Он предлагал мне сделку, – сказал Эбнер Марш. Не прекращая своего изнурительного труда, Марш пересказал Йорку содержание своей беседы с Деймоном Джулианом.
– Это только полуправда, Эбнер, – заметил Джошуа, когда Марш закончил. – Да, он хотел склонить тебя на свою сторону, подчинив себе, как подчинил меня. Но это не все. На словах ты мог бы согласиться, но только на словах. Ты мог бы лгать ему, а сам дожидаться удобной возможности, чтобы попытаться расправиться с ним. Думаю, Джулиан это знал. Доставив тебя на борт, он играл со смертью.
Марш фыркнул.
– Если бы он хотел умереть, мог бы постараться получше. Джошуа открыл глаза. Они стали маленькими и бесцветными.
– Чувство близкой опасности пробуждает его. Вернее, зверя в нем… Зверь этот старый, безумный и беспредельно усталый, но когда он пробуждается, то отчаянно борется за жизнь… он очень силен, Эбнер. И очень стар. – Джошуа слабо рассмеялся, горьким смехом без тени веселья. – После той ночи… после этого все пошло не так… Я снова и снова спрашиваю себя, как могло это случиться. Джулиан выпил целый стакан моего… моего зелья… этого было достаточно для того, чтобы утолить красную жажду, должно было хватить… Я ничего не понимал… раньше это действовало безотказно, всегда, но только не с Джулианом, только не с ним. Сначала я подумал, что все дело в его силе, его могуществе, заключенном в нем зле. Тогда… тогда однажды ночью он увидел в моих глазах вопрос, он засмеялся и сказал мне. Эбнер, ты помнишь… когда я рассказывал тебе свою историю жизни, когда я был очень юн, я не знал красной жажды. Ты помнишь?
– Да.
Джошуа слабо кивнул. Кожа туго обтягивала его лицо. Она выглядела красной, раздраженной.
– Джулиан стар, Эбнер, стар. Жажда… он не испытывал жажды много лет… сотни, тысячи… лет… поэтому питье… не возымело действия. Я и не догадывался об этом. Никто из нас не знал этого. Жажда со временем проходит… и он не испытывал ее… но продолжал алкать, потому что ему так хотелось, помнишь, что он сказал в ту ночь? Потому что в мире этом есть сила и слабость, хозяева и рабы. Иногда мне кажется, что его человеческий облик – это пустая личина, маска… а сам он – старый зверь, который от старости уже утратил вкус к пище, но тем не менее продолжает охотиться, потому что это все, что он помнит, потому что он всего лишь зверь. В легендах вашего народа, Эбнер, в ваших историях о вампирах… говорится о живых мертвецах, нежити, как вы окрестили нас. Так вот, Джулиан, как я думаю, полностью соответствует вашим определениям. Он даже жажду утратил. Он – нежить. Холодный и пустой, неживой.
Эбнер Марш собирался было дать ответ Джошуа по поводу несправедливости частицы «не» в характеристике, данной Йорком Деймону Джулиану, но в этот момент Валерия вдруг выпрямилась в лодке и села. Марш вздрогнул и застыл с занесенным над водой веслом. Под мягкой фетровой шляпой вместо лица была сплошная кровоточащая рана. Краснота сменилась темно-лиловым цветом. Опухшие губы потрескались, она, втянув их, издала бессмысленный смешок. Обнажились длинные белые зубы. Белки глаз раздулись до невероятных размеров, и сами глаза казались слепыми и безумными.
– Как больно! – закричала она, воздевая над головой в попытке защититься от солнца красные, как клешни рака, руки. Глаза ее, пошарив по лодке, замерли на безвольном теле едва дышащего Карла Фрамма. Раскрыв рот, Валерия стала пробираться к нему.
– Нет! – воскликнул Джошуа Йорк. Он бросился на нее и повалил прежде, чем ее зубы успели сомкнуться на обнаженном горле лоцмана. Валерия дралась с ожесточением сумасшедшей, не переставая кричать. Джошуа крепко держал ее, не давая свободы. Зубы Валерии щелкнули, потом снова и снова. Они щелкали до тех пор, пока не прокусили собственную губу. Рот ее наполнился слюной и кровью. Несмотря на то что Валерия боролась изо всех сил, Джошуа Йорк все же оказался для нее слишком силен. Наконец она как будто поутихла, и агрессия ее пропала. Она тяжело повалилась на спину и слепыми белками глаз уставилась на солнце.
Джошуа в отчаянии взял ее на руки.
– Эбнер, – сказал он, – лотлинь. Под ним. Я спрятал ее там вчера ночью, когда они ушли за тобой. Пожалуйста, Эбнер.
Марш бросил грести и прошел к лотлиню, тридцатитрехфутовой веревке, которую используют для измерения глубины, с залитой свинцом трубкой на конце. Под кольцами веревки он обнаружил то, о чем просил Йорк; бутылку без наклейки, более чем на три четверти заполненную снадобьем. Он передал ее Йорку, тот открыл пробку и поднес к опухшим и потрескавшимся губам Валерии. Жидкость потекла по подбородку и большая часть ее вылилась за шиворот, но все же сколько-то Джошуа удалось влить в рот. Это как будто помогло. Внезапно она приникла к бутылке с жадностью, с какой грудной младенец приникает к материнской груди.
– Спокойно, – утешил ее Джошуа Йорк. Эбнер Марш передвинул лотлинь и нахмурился.
– Это и все? Всего одна бутылка? – спросил он. Джошуа Йорк кивнул. Его собственное лицо тоже теперь казалось ошпаренным кипятком. Оно напомнило Маршу лицо его второго помощника, который слишком близко стоял от паровой трубы, которую разорвало. Начали появляться пузыри и трещины.
– Джулиан мои припасы держал у себя в каюте, выдавая каждый раз по одной бутылке. Я не осмелился возражать. Очень уж часто он забавлялся идеей уничтожить весь запас. – Он забрал у Валерии бутылку. Теперь в ней оставалось меньше половины. – Я думал… думал, этого хватит пока, а потом я сумею приготовить новую порцию. Я не рассчитывал, что Валерия будет с нами.
Его рука задрожала. Йорк вздохнул, приложил бутылку к губам и сделал один длинный глоток.
– Больно, – снова простонала Валерия. Она мирно свернулась калачиком, тело ее дрожало, но приступ как будто миновал.
Джошуа Йорк протянул бутылку Маршу.
– Пусть она будет у тебя, Эбнер, – сказал он. – Ее должно хватить. Придется экономить.
