Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)
Скай усмехнулся, отчасти оттого, что впервые встретил человека, который мог читать открыто и беспрепятственно все его страхи и сомнения, как если бы они были начертаны на его лице. А быть может, все именно так и было. Просто он не замечал этого за собой. Но еще было приятно осознавать одну невероятную деталь их разговора — они не боялись обнажить свою суть, зная, что были равны.
— Такое чувство, что ты провел со мной всю жизнь, — с язвительной насмешкой проговорил юноша, удивляясь самому себе. — Я бы даже сказал, что ты знаешь меня гораздо лучше, чем многие из тех, кто воспитывал меня, — он сделал короткую паузу, словно не решаясь произнести правду, в ониксовую черноту. — И что бы ты делал на моем месте? На месте человека, которому омерзительна такая судьба, — отрывисто закончил он.
Фраус посмотрел на него странным взглядом, полным непонимания, сводя изящные тонкие брови. Похоже, что сам вопрос был для него неприятен, и он скривился, будто на лицо его брызнула кровь убитого зверя. Тусклый и неровный свет луны выступал из-под свинцово-черных облаков, поднимаясь из-за высоких заснеженных зубчатых гор. С неба все еще крапал агатовый дождь, орошая чернью резные кровли с вьющимися длинными драконами, чья прежде отполированная до блеска золотая огранка сверкала даже в ночи, и киноварь камней рубина в глазах небесных защитников блистала огнем, что подпирал под своей силой столетние постройки.
— Почему ты спрашиваешь меня о себе? Это все еще твоя жизнь. И тебе решать, как поступать с ней. То, что ведают нам пророки не значит, что будущее, которое они узрели станет явью. Исполнишь видение лишь ты сам. Все зависит от твоих поступков и намерений.
Тишину прорезал камнепад, распадающихся построек, сваливающихся ниц к земле, как игральные карты на столе, укрытом темно-зеленым сукном, когда они спускались по широким мраморным лестницам вниз к раскрытой площади, окруженной плотным туманом. В белом камне золоченым отблеском застыли морские лилии и моллюски, по черным янтарным перилам спускались статуи химер застывшие в полудрагоценном камне. В неприкаянном безмолвии все сильнее завывал потусторонний ветер, все мрачнее окрашивался купол небес, и свист падающих и грохочущих крупных осколков содрогал землю под ногами. Полы белоснежного кафтана Ская почернели от сажи, взметая ветром богато расшитую ткань и опуская вниз в стремительном потоке. Его светлые пряди оттенка лепестков кизила, осквернились копотью и пропитались неприятным запахом гнили, отливая ртутным блеском. Все его чувства ожили, когда он увидел измученные, рваные тела детей, с окаменелыми лицами, полных боли и ужаса под громоздкими деревянными обломками. И кровь стекала с застывших уст, белых, как луна в зимнюю пору. Стеклянные глаза оставались открытыми, а челюсти широко разинуты в предсмертном крике, головы свернуты в неестественном наклоне.
Скай подошел к маленькой девочке, с откинутой назад головой. У нее были волосы темного каштана, необычный цвет для азиатских детей, пряди были влажными от дождя, поблекшими от утерянной жизненной силы, но былая красота все еще отражалась в узких чертах лица, нежном цвете кожи. Он провел рукой по ее лицу, закрывая глаза и читая молитву между кончиков пальцев выпрямленной ладони, надеясь, что ее душа упокоится с миром и страшные призраки не отыщут светлое, невинное сердце.
Фраус остановился чуть поодаль, прислушиваясь к звукам, отягощенной темноты. Он устало выдохнул, осматривая павшие особняки и разбитую ощетинившуюся высокую башню из красного кирпича с водянистыми часами. Льдинисто-изумрудные стрелки, отмерявшие время, замерли на часе быка. Он прищурился, примечая в аромате воздуха привкус сандалового дерева и фиалки. Когда же он поднял глаза, и он вновь ощутил на лице прикосновение дождя, ему показалось, что то было прикосновение рук черных призраков, бессмертной армией восстававшей за спиной человека, что был прекраснее света и воздуха, и бутоны азалии расцветали в его глазах.
Его шаги раздавались эхом, возвещая о приближении неведомого, самого богобоязненного, что приходилось видеть человеческим глазам. Скай встал, принимая оборонительную позицию по правое плечо от Фрауса, который вглядывался в безупречное по красоте и молодое лицо, и судорожно выдыхая воздух, прошептал:
— Бессмертный.
Шелковая ткань, похожая на сплетение игры лучей солнца и блеска лунных переливов, стягивалась поясом оби из золотых нитей. Черные сабо на высокой платформе были украшены сапфировыми изразцами тигров. Мужчина выглядел не старше двадцати лет, но его истинный возраст был скрыт в его глубоких глазах, истинного тона крови. Он вскинул широкие и длинные рукава, и луна, вышедшая из своей полуночной обители, осветила бриллиантовой росой его одеяние. Топазовые фениксы всколыхнули огненными крыльями, а серебристые пантеры скрежетали алмазными клыками, сверкая золотыми узкими зраками с полотна ткани. Рябиновые глаза умащивали лицо Фрауса, и под этим кристально-чистым взором у молодого человека закружилась голова, его склоняли на колени, словно что-то в разуме кричало снизойти до царя в пурпурном шлейфе. И хотя одежда его была чиста, как грань воды, Фраус видел, что кровь багровыми реками растекалась по плечам его накидки.
— Ты уже видел меня прежде, черный ястреб, — мягко произнес мужчина, обращаясь к онемевшему юноше, сверкая золотыми перстами на пальцах, и разводя руки. Хрустальные бусины холодного пота, обжигающего позвоночник и одряблевшую кожу, пробежались тонкими струями по его телу. Он чувствовал, как дрожь точеными и опаленными иглами проникает под кожу, выжигая суставы, раздирая мышцы — вот, на что походило чувство страха, стоять перед его пронизывающими красными глазами, как у волка, чьи белые клыки пропитались кровью и плотью жертвы. И когда его глаза опустились на лицо голубоглазого юноши, мужчина просветлел, неспешно приподнимая уголки своих губ в подобие улыбки.
— Мне рассказывали о тебе много историй, — и древняя горечь тлела в его дивных глазах киновари древним огнем. — Еще до твоего рождения сказители со всего мира ведали притчи о воине, чей воздух рассекал темноту, и вода становилась живою, — восхищенно и радостно оскалился он, и греховная чернота в ласке прикасалась к длинным и пушистым ресницам. Человек костяшками пальцев очерчивал губы, и медленно облизал края, смотря на Ская немигающим взором.
— Что ты такое? — полушепотом спросил Скай, ощущая присутствие человека повсюду, и глаза его замкнулись на расплывающемся облике, сияющим как звезды. В небесах, по которым разбегались, вздымались на дыбы со зловещим ржанием жеребцы с всадниками в доспехах, что не разрушить не одной сталью, не разбить ни волею, ни справедливостью — то были солдаты, подчиняющиеся указам того, чьи волосы тронуло серебро лунной колыбели. Земля стонала от воя труб и барабанных ударов, когда невидимые конницы с запряженными львами съезжали с пустынных барханов, и россыпь красного и золотого песка искрами сыпалась из-под платиновых колес, то были его наездники с арбалетами и алмазными стрелами, покачивающихся в агатовых колчанах. Поднимали головы ящеры из-за длинных теней, отбрасываемых статными и прямыми фигурами вечных и непобедимых солдат, и флагштоки с алыми гербами возвышались над берилловыми окраинами. Миражи далеких времен распадались, и человек улыбался, наблюдая за голубыми глазами, высматривающих зачарованными очами образы ушедшей эпохи, канувшей в небытие. Он слышал отголоски усопших, вслушивался в сказание о несуществующей Империи, чьи пределы доходили до самого края света, а чистый воздух наполнялся амброй и жасмином в холодные ночи, растекающиеся на полотне обнаженных пустынь.
