Булыга Сергей - Ведьмино отродье
Р-ра! Бред какой! Как можно во все это верить? Ведь если этот Зев столь ненасытен и неотвратим и если вправду все, что он проглатывает, гибнет, то кто же им тогда о нем поведал? Да еще как поведал, и не раз — со множеством подробностей, с расчетом скоростей, замерами угла наклона горизонта; вот и Вай Кау говорит: пять, семь узлов… Вот, даже и Вай Кау в это верит! А почему? А… Х-ха! Чему ты удивляешься? Ну почему это ему нельзя поверить в Зев, когда ты сам — и с каждым днем все больше, больше веришь в Магнитную Звезду?! А ведь и там корабль увлекается течением, и здесь, и, кстати, с того Острова тоже никто не может возвратиться; ты это знаешь, ты в этом уверен, то есть ты веришь и в Магнитную Звезду и в Золотой Магнитный Остров. А кто тебе рассказывал о нем? Ах, ты о нем прочел! Хорошо. А кто другим, тем, кто это записывал, рассказывал? Тот, что ли, кто сумел оттуда выбраться? А как сумел? А если даже так, действительно сумел, то почему же он тогда не рассказал, не научил других, как можно это сделать? Он, значит… Да! Он или не желал о том рассказывать, чтобы никто другой не смог за ним последовать, или молчал, давши зарок, или… Да, вспомни! Все, кто ходил на юг, потом или молчат, или в своих отчетах так лукавят, что истину уже не восстановишь — кто завышает пройденное расстояние, кто искажает данные о виденных созвездиях, а кто и попросту ссылается на неисправность компаса, утерянный квадрант… А все из-за чего?
Х-ха! Скоро все узнаешь. «Тальфар» скрипит все громче, громче, уже и семь узлов, наверное, дает, течение усилилось, оно тебя несет — тебя и всех этих, на баке — к Зеву или к Острову, и уже в третий раз пробили склянки, а адмирал никак не возвращается; тишь-тишина на палубе… Да и о чем им там теперь кричать?! Он, адмирал, и все они — свои, они всегда между собой договорятся. Вай Кау слеп, у Гезы горлом кровь, а все из-за чего, из-за кого? Да как всегда — чужак на корабле, чужак принес несчастье, и, значит, надо чужака…
А что? Скормить его — самый надежный способ. Вот прошлым летом на Восьмой Эскадре вот так же взяли, не проверив, плотника, и что? Смешно? Да как-то и не очень. И больше не лежится в гамаке. Рыжий спустился вниз и подошел к столу, открыл журнал и полистал его… Закрыл. Провел когтями по столу, с треском сдирая полировку… Но тотчас же опомнился — зачем это? Стол здесь причем?! И Рыжий убрал лапу: стоял и слушал. Вроде все спокойно, значит, легко они договорились, значит, сошлись и будут заодно. Вай Кау им поведает про Тварь и объяснит, что они все здесь околдованы, а он больше других, и скажет: для того, чтоб снять с него проклятие, чтоб он, как самый опытный моряк, мог после их спасти, сейчас нужно всего-то…
Р-ра! А вот войдут они сюда, а пусто здесь! А где чужак? Да, видно, прыгнул за борт и, стало быть, решил, что лучше самому…
Нет, не дождутся! Ну, прыгнешь за борт — и утонешь. А если даже сразу не утонешь — так будешь плыть час, два, день, два… а после все равно утонешь и так и не увидишь того Острова, а до него, наверное, уже совсем недалеко, «Тальфар» все наддает и наддает и, может, уже к вечеру они, все эти косари, увидят далеко на горизонте ту самую заветную звезду, которую ты так… Да! Главное — не поддаваться глупостям. Ждать, ждать: что будет, то и будет. И Рыжий подошел к иллюминатору, плотно закрыл его — как перед штормом — на задвижку и снова отошел к столу, глянул на компас, на хронометр, а после медленно полез за пазуху, нащупал там монету…
Стук! Это в дверь стучат. Значит, пришли уже. И, раз стучат, значит, Вай Кау с ними нет, он ведь с ключом, он бы просто открыл… Вот, значит, как, одни на ют пришли, посмели. Ну, Рыжий… Р-ра! И, отпустив монету, он вынул лапу из-за пазухи, сказал:
— Войдите!
Те, что пришли, толкнули дверь, потом еще… И послышался голос Базея:
— Так ведь закрыто, штурман!
— Не знаю, я не закрывал, — насмешливо ответил Рыжий. — Не верите, спросите у Вай Кау.
За дверью зашушукались. Потом в замочной скважине раздался скрип, потом щелчок, еще один, еще… Потом дверь осторожно приоткрылась, в каюту заглянул Базей, увидел Рыжего, спросил:
— Не помешаем?
— Нет, входи. Или входите. Сколько вас?
— Да всего двое, — сказал Базей, уже входя в каюту. А вслед за ним вошел…
Р-ра! Геза! И, глядя на него, никак не скажешь, что еще утром он лежал пластом и кровью харкал, умирал… И ладно! Вошли они, два боцмана, стоят перед столом, а дальше пройти не решаются — ведь, как-никак, это каюта, ют… И все же Рыжий отступил на шаг, спиной уперся в сетку гамака; гамак это такая штука, что если, уцепившись за него, вот так вот кувыркнуть, а после…
Нет, похоже, обойдется и без этого. Базей сказал весьма миролюбиво:
— Мы говорили с адмиралом. И он сказал, что ты не виноват. Ты тоже заколдован, вот. А эта тварь, которая тебя, нас всех заколдовала… Ну, которую Хинт тебе сунул… Так вот, мы за ней и пришли. Вот… Отдай! — и даже лапу протянул.
Рыжий молчал, смотрел на его лапу, на самого его, на Гезу. Вот как оно все обернулось, р-ра! Ни бунта, ни доски через фальшборт, ни даже адмирала рядом — где, кстати, он? да где бы ни был! — а вот пришли они, два этих косаря, скота, и по-простому говорят «отдай», а ты… А ты стоишь и чувствуешь: а ведь действительно отдашь ее, не пожалеешь, да и чего ее теперь жалеть? Вела она тебя — и привела. Правда, куда, пока еще не знаешь. Хоть и надеешься на лучшее. А ведь напрасно, зря, не верь ты ей, тварь она, Тварь, и Хинт был прав, и адмирал был прав, так и чего тогда ты ждешь?! И Рыжий запустил лапу за пазуху, достал монету…
И швырнул ее на стол! Она, как и тогда, когда ты в первый раз был у Вай Кау, упала и застыла — как прилипла. Два боцмана с опаской наклонились над монетой… Но трогать ее все же не решились. Геза, не зная, как тут быть, даже немного отстранился от нее. Базей же, подняв голову и повернувшись к Рыжему, сказал:
— Здесь только одни буквы. А где же глаз?
— На оборотной стороне. Переверни ее — тогда увидишь.
— А…
— Я сказал: переверни! Не бойся!
Базей, собравшись с духом, снова наклонился, прокрался лапой по столу, притронулся к монете, подождал, а после резко — р-раз! — перевернул ее! И…
Где она?! Монеты уже не было! Она исчезла! Вот только что была — и нет ее. Базей ее перевернул — и…
Р-ра! Базей, громко сопя, ощупал всю столешницу — вначале быстро, лихорадочно, а после уже медленно и тщательно… А после, почти лежа на столе, он его нюхал и сдувал с него пылинки, и снова нюхал, щупал и хватал, рычал, сопел…
А Геза — тот стоял окаменев, глаза его были расширены, пасть приоткрыта, шерсть на загривке вздыбилась…
— Р-ра! — злобно выдохнул Базей и оттолкнулся от стола, глянул на Рыжего. — Штурман! Кончай шутить!
