Александр Немялковский - Пир Забвения Книга первая
— Неподражаемо хозяин! — заиграв ярким лучистым гало, восхитился Ануф. Внутри него бурлила искристая радость, что с замком ничего не произошло. Смотритель медленно заскользил над сотворенным телом. — Не хочу тебе льстить, но мне кажется, а скорее я в этом абсолютно без преувеличения уверен, она — твое самое великое творение!
Амдебаф чувствовал во всех лапах и хвосте холодный тремор иступленной усталости.
— Дружище, не в службу, а в дружбу, подними матушку и перенеси в центральный зал. Что-то… ну ты понял… — пошатываясь Амдебаф развернулся, и с трудом разбираясь в конечностях, направился на свежий воздух.
Лапы едва выволокли дракона в придворцовый парк, почти с размаху грохнув его в изумрудный газон в шаге от пестрой клумбы дивных цветов. Их аромат нежно щекотал ноздри, одурманивая сладкими беззаботными запахами умиротворения. Веки, устало заскользив вниз, вдруг оказались неподъемными. В медленно закрывающихся, почти не видящих глазах отражалось радужное многоцветье лепестковой палитры. Ровное дыханье глубокого сна завладело драконом тотчас.
…Снег. Пушистый и мягкий, в медленном белом танце обнимающий серо-черные молчаливые скалы свидетели. Мир дрогнул и застыл знакомой картиной. Одной из мириадов пережитых, но все же самой мучительной и болезненной. Рок вернул несмышленого, неумелого, беспомощного малыша к истоку страданий, оставив стоять на белом траурном снежном саване только голую чистую душу. Стоять и дрожать каждой чешуйкой, каждым зубом и когтем с надеждой взирая в невидящие янтарные глаза матери Иррады, неуклонно погребаемой под пушистым саваном студеного снегопада. Он чувствовал холод медленных, крупных, белых хлопьев, ложившихся на спину и расставленные в стороны неумелые крылья, еще не изведавшие полета. Он вновь и вновь задыхался от бешенной пляски сердечка, обреченно осознающего, что он один, что та что его привела в этот мир любовью и наполнила ею сверх меры дни и ночи пусть краткого, пусть утробного бытия уже никогда не одарит мягким, щекочущим урчаньем, нежной ласковой мыслью. Дракончик так мечтал увидеть ее любящий солнечный взор, ловить его в каждой своей шалости и проказе, в каждом успехе и победе, а видел пред собою лишь немигающий янтарь, заледеневший бездвижьем смертельной ярости и муки.
— Мамочка, я пришел к тебе… Я так соскучился и так озяб… — хрустя по снегу робкими шагами, маленький бриллиантовый дракончик подошел и обнял передними лапами один из огромных клыков Златоглавой, выщеренных из пасти последним предсмертным выдохом. — Я видел ужас будущего, что ожидает меня в этом мире без тебя! Поведай как я смогу… где взять сил… кто меня научит если не ты, родненькая… Услышь меня! Откликнись! Матушка родимая! — маленькое сердечко дракончика трепетало мизерным лоскутом зовущего зелено-голубого пламени любви и надежды. Оно звало, тянулось ввысь, в безграничные, беспредельные молчаливые небеса. Крошечный лоскуток рос, ширился, возгорался бесконечностью чистой сыновьей любви. И в один миг сами небеса показались лишь крошечным планетным пузырьком на дне вселенского океана полного миров и звезд. Океана, чьими водами и является безупречно чистая любовь.
Амдебаф отскочил в сторону от неожиданности. Клыки драконихи пришли в движение. Щели зрачков дрогнули, сузились, расширились и в янтаре радужки заиграли проблески мерцающего света. Огромные глаза шевельнулись и свелись в одну точку, отыскав на снегу сгусток бриллиантового мерцания. Золотая чешуя с хрустом взломала сковывающий ледяной панцирь, а тяжелая лама с лезвиями длинных когтей вонзилась в снежный покров совсем рядом. Нависая гигантской короной рогов над малышом, Иррада приподняла голову, не сводя глаз со своего единственного сына. Словно вдруг ожившая мумия, призревшая волей и любовью смерть и все законы мироздания, она молча любовалась им.
— Мамочка, ты, — оторопевший крошечный дракончик мялся в нерешительности с ноги на ногу. — Ты так нужна мне? Ты ведь не бросишь, вернешься? Я так мечтаю быть с тобой рядом!
— Я вижу тебя, сынок! Вижу, родной! — ответил родной голос. Голос его сказок. Этот голос взорвал мир сотнями радужных звенящих искр счастья. Голос его матери. — Я всегда была с тобой… и буду!!!..
Из маленького глазика дракончика сорвалась, мгновенно превратившись в кристалл, горючая слезинка. Пробив снег, она заставила вздрогнуть сами стылые безучастные недра мира, а вершины гор обнажить головы, сдернув с них косматые белоснежные шапки лавин. Мир дрожал то ли в страхе то ли в борьбе, то ли поддаваясь, то ли превозмогая Забвение. Крошась и разваливаясь скалы и небеса разлетались в стороны и растворялись поглощаемые безднами абсолютной беззвучной тьмы. Все рушилось и исчезало в ничто… Но в этом ничто единственными, не подвластными ему и нерушимыми, горели два встретившихся взора сына и матери. Жадные темные ветры эфира чешуйка за чешуйкой развеяли золото чешуи Иррады. Та же участь в одночасье постигла и бриллиантовый блеск доспеха младенца. Лишь два света, две звезды, две души спаянные навечно любовью гляделись друг в друга и не могли наглядеться…
Гулким набатом, сотрясшим всю Вселенную, раздался упругий удар могучего сердца…
- Хозяин!!!… Хозяин!!! Хозя-я-я-я-ин!!! — кто-то вопил не своим голосом у самых ноздрей, время от времени наполняя их едкой омерзительной вонью, заставляющей содрогаться в конвульсиях и без того полупустой желудок. — Я же говорю, он не дышит! Не дышит!!!
Второй удар заставил дрогнуть грудь жадным вздохом. Наполняя кровь живительным цветочным ароматом воздух вдруг снова переменился на очумелую вонь.
Амдебав приоткрыл глаза и еще не наведя резкость, увидел, как перед самым его носом беснуется в беспорядочных метаньях сияющая сфера Ануфа, источая в его ноздри буро-зеленые флюиды какого-то мерзкого газа.
— Околеть не встать! — приподнимаясь, разгневанно зарычал Амдебаф. — Да я… У тебя в мозгах не поместится какой сон ты… — слова оборвались на полузвуке.
Он смотрел, не в силах отвести глаз, не в силах шевельнуть пальцем. Золотые зайчики, переливаясь, метались по траве вокруг. Смотрел в ярко-солнечные, улыбающиеся, полные материнской любви, янтарные глаза. Над ним стояла его матушка, Златоглавая Иррада. Стояла и улыбалась.
— Ну, здравствуй, сынок! — нежный и мягкий басовитый голос, словно плавный поток мудрой реки, выскользнул из пасти драконихи. Иррада испуганно отдернула голову назад, пытаясь прикрыть рот лапой. — Я говорю вслух!
Амдебаф поднялся на все четыре лапы и, низко до земли склонив голову, чуть расправил крылья в уважительном приветствии.
