Ольга Вешнева - Огрызки эпох
Обезумевшая от горя Регина бросилась на меня. Я освободился от оружия и схватил ее руками за плечи. Она оцарапала мне бок и, присев, вцепилась в мое бедро зубами. Я оторвал ее от себя и сбросил на берег кишащей гребешковыми угрями реки. Она побежала к выходу из ущелья. С разбега я прыгнул с утеса и встал перед ней. Регина в прыжке толкнула меня на острую скалу, но я увлек ее за собой, и, успев развернуться, смягчил ею свое приземление. Скала из мягкого известняка треснула посредине.
Несильно ударив Регину в ее маленький подбородок, я вытащил ее на гладкий известняковый плитняк и развернул спиной к себе.
— Я тебя убью, — зарычала она и повернула голову, пытаясь меня укусить.
Я крепко зажал ее руки и впился в ее шею.
«Если я не смогу ее победить, то проживу недолго», — для подтверждения власти над стаей я должен был либо убить строптивую вампиршу, либо совершить еще более отвратительное деяние.
Удерживая бьющееся подо мной тело Регины, я высасывал из нее кровь, ослабляя ее. Она визжала, кричала и осыпала меня проклятиями на финском языке. Из ее воплей я не понимал ни слова. Сливаясь с шумом водопада, финская брань отзывалась в ушах ускоренным голосом кукушки: Ку-ку, ку-ку, ку-ку.
В яростном азарте я едва не убил ее. Понял, что взял у нее слишком много крови, когда кукование стихло и сопротивление Регины сошло на нет. Я отпустил ее шею, не зализав раны от укуса. Регина едва дышала. Колоссальным усилием отлепив свое тело от ледяного камня, она прошептала крепкое русское слово.
— Ты все равно будешь моей. Таков закон. Жена убитого атамана переходит новому атаману. Прошу, доверься мне, Регина. Я беру на себя обязательство заботиться о тебе, — я откинул пряди рыжих волос с ее высокого лба, призывая благосклонным взглядом к повиновению. — Не противься моей воле.
— Никогда! — Регина сморщила курносый носик и плюнула мне в лицо. — Я тебя ненавижу. Я тебе отомщу!
— Не желаешь по — хорошему, — безжалостно процедил я сквозь зубы, — будет по-плохому.
Я задрал ее длинное красное платье до плеч. Она завизжала и дернулась вперед. Одной рукой я удержал ее под грудь и притянул к себе, а другой расстегнул ремень и спустил штаны. Непокорная вдова забилась в отчаянных рыданиях. Я приподнял ее, прижал к себе, ограничивая ее движения. Удерживая ее тело правой рукой и слегка прихватив ее шею зубами, я воспользовался ею в самом грязном смысле. Меня тошнило от смеси запахов крови и спермы. Я презирал сам себя. Во мне умерла последняя частичка благородного поэта.
Кончив, я отпустил обливающуюся слезами вампиршу. Ее платье скрыло финал трагедии, будто театральный занавес.
Стая наблюдала за нами с брезгливым равнодушием. Так горожане смотрят из окон на дворника, разбудившего их бряцанием лопаты о лед — не сказать, что приятное, но обыденное явление.
Лаврентий расплылся довольной улыбкой.
Натянув штаны, я встал и поднял руки, словно гладиатор — победитель посреди гудящей от зрительских криков арены:
— Слушайте меня внимательно, господа упыри! Отныне я устанавливаю в стае новые порядки. Демьян по неумеренному честолюбию наделал ошибок. Он занял наши умы невыполнимой целью, призывал уничтожить человеческий город и чуть нас не погубил. Бороться с людьми бессмысленно. Побьем одних, придут другие в большем числе. Я много дней и ночей следил за врагами. Знаете ли вы, почему они сюда заселились?.. — я выдержал паузу и, не услышав версий, продолжил. — Они прибыли для защиты от нас редких тварей, которых мы едим. Наши владения — не просто леса и горы. Это заповедник, учрежденный самим императором. И не мыслите, будто его величество оставит заколдованное место без надлежащего присмотра.
Прислушайтесь, принюхайтесь, осмотритесь! Тут из каждой щелки торчат глаза, уши и носы! Как вы думаете, откуда люди прознали о нападении на город? То-то! Лесные твари донесли на нас своим благодетелям. Признали они в людях добрых охранителей, и дальше будут им наушничать, пока не изведут нас без остатка.
— Хочешь, мы немедля передавим всю ябедную мелкоту, атаман? — выкрикнул Пятак.
— Нам вечности не хватит всех их переловить, дорогие соплеменники, — я вежливо угасил его неблагородный порыв. — Единственное у нас спасенье от охотников, колдунов и перевертных волков. Надобно сделаться для них невидимыми. В город не соваться и кушать зверей да птиц. Бессловесное зверье не побежит жаловаться людям, что их собратьев съедают вампиры.
— За зверьем не набегаешься. Ноги вперед протянешь с голоду. То ли дело великаны да лешаки. Большущие и нерасторопные. И на рога не подденут, и не загрызут. Лепота! — возразила Глаша.
— Не переживайте, — ответил я. — Не погибнете вы с голоду на зверье. Я поболе месяца жил в осаде у охотников на мышах с хорьками, и не помер. Жизнь, она, знаете ли, дороже сиюминутных наслаждений. Чревоугодие неспроста зовется смертным грехом.
«Кто бы это говорил, только не вы, Тихон Игнатьевич», — напомнила совесть. — «Пущего чревоугодника еще поискать».
— Ну ты отчебучил, атаман. Грех! — Пятак выкинул плясовой прыжок. — Да у нас грех на грехе! Одним больше, одним меньше — все ровно. Для нас, упырей, на том свете в аду приготовлена самая глубокая огненная яма. А ты нам чегой — то о грехах толкуешь.
— Это я так, для красного словца, Петька, сказанул, — выкрутился я. — А все же каждому из нас дорога жизнь, и в яму на том свете никто не торопится.
— Одна поторопилась, — Лейла не отрывала взгляда от берега реки за моей спиной.
Я обернулся и увидел спрыгнувшую в бурлящий поток Регину. Она сидела на корточках у водопада, опершись руками на камни, и бесстрашно ждала гребешковых угрей, привлеченных запахом крови. Чудовищные рыбы плыли ей навстречу.
— Лаврушка, меч! — я спрыгнул в реку, заслоняя собой неукротимую избранницу, и поймал заговоренный меч, брошенный другом.
Угри налетали на нас, высоко подскакивая из воды и разевая стозубые пасти. Удерживая за руку ослабевшую Регину, я рассекал их извивающиеся тела на части. Они все прибывали, устремляясь к нам или пожирая обрубки сородичей. Я опустил меч, когда у моих ног осталась жалкая горстка угрей — мальков, пробовавших на зуб мои прочные сапоги.
— Напрасно ты не дал им обглодать меня до костей, Тишка, — в темно — зеленых глазах Регины полыхнул далекий огонек. — Ты пожалеешь об этом, примешь кончину от моих клыков.
— Ты меня не тронешь. И я тебя не трону впредь по княжеской милости, — я вытащил ее из реки и усадил на камень. Она промокла насквозь и дрожала от холода, но отказывалась согреться моим теплом. — Идем со мной.
