Святослав Логинов - Многорукий Бог Далайна
– Боройгал, ты мелкий жирх, – говорил Шооран в самый, казалось, неподходящий момент, и мучитель давился монологом, принимаясь рычать:
– Я сотру тебя в порошок! В харвах пересушу!
– Давай, – соглашался Шооран. – В своей норе и жирх кусается, а ты тут в родном шаваре.
Боройгал заходился проклятиями и убегал, а Шооран еще долго переживал встречу и изобретал, что скажет на следующий раз.
Но потом Боройгал перестал приходить, так что Шоорану остались только сказки и песни, которые он пел все более заунывно и страшно.
Суварг умирал. Немногие понимали это, слишком уж нелепо все произошло. Предводитель изгоев уже давно не ходил в сражения, а лишь посылал других, наблюдая за битвой с суурь-тэсэга. И кто мог предполагать, что братьям вздумается палить из ухэра вдаль, чуть не за пол-оройхона, и что камни долетят? Обломок на излете ткнул Суварга в грудь, но Суварг тут же поднялся, костеря на чем свет стоит гнилоголовых братьев и все их потомство и тот тухлый шавар, из которого они выползли.
Казалось, все обошлось. Лишний удар ничего не значит для человека, на чьем теле оставили отметины гарпуны изгоев и хлысты кольчужников, в ту пору, когда Суварг служил в цэрэгах, а затем копья бывших сослуживцев и укусы шаварного зверья, на которое пришлось охотиться в годы неудач. И все же, в нем что-то сломалось. Суварг исхудал, позеленел, боль в груди не отпускала, а во время кашля изо рта летели красные брызги. Суварг лежал в своих покоях, скучно выслушивал доклады, а за решениями отсылал к Ээтгону.
Постепенно Ээтгон собрал в своих руках всю власть. Совет изгоев, куда входили первые переселенцы, уже ничего не решал. Тех членов совета, что были потолковее, Ээтгон назначил управлять провинциями, сделав, фактически, одонтами, или поставил во главе войск. Остальные выслушивали мнение Ээтгона и покорно кивали, соглашаясь.
А дела в стране шли неважно, и решений приходилось принимать много. На севере не утихала война. Там были братья, среди которых, кажется вовсе не осталось земледельцев, а одни цэрэги: оборванные, плохо обученные и скверно вооруженные, но голодные и потому неукротимо лезущие вперед. С такими соседями война не могла не вспыхнуть. Когда вместо огненного болота в одночасье образовалось три сухих оройхона оба государства немедленно попытались присвоить их. До этого земли северо-западного угла числились за изгоями, и, хотя на сухой полосе никто не жил, но стояла застава, не пускавшая через болото противника. Орда братьев буквально смела заставу, Жужигчин погиб во время бегства, и с тех пор в углу продолжалось бесконечное сражение, словно воскресли и вцепились друг в друга сказочные рр и Гур. Туда уходили силы страны, там был контужен Суварг, оттуда исходило зло. Война не давала заняться иными делами, которых тоже немало скопилось. Народ начинает проявлять недовольство. Когда они просились сюда, когда клянчили землю, то обещали все, что угодно, а теперь возомнили себя хозяевами, и налоги, далеко не такие большие, как у вана, приходится брать силой. Плюс к тому – свары между переселенцами с юга и беглыми общинниками. Да еще и неурожай, пришедшийся на последний год.
Хорошо хоть на границе с ваном все спокойно. Сосед стерпел потерю земель, а скорее всего слишком втянут в войну с общинниками, говорят, там заваруха еще круче здешней. Надо бы это использовать: договориться и вместе ударить по братьям. Хотя, что потом делать с покоренной страной уже сейчас больше похожей на гнилой труп, способный заразить весь мир? Жаль никто не придумал шавара для целой страны.
Ээтгон поежился. Какие мысли стали приходить в голову! Вряд ли они понравились бы Чаарлаху, хотя считается, что так и должен думать правитель. Многие, кстати, так и думают. Особенно, южный наместник – Боройгал. Зачем Суварг назначил его? Говорил, что хочет сохранить устоявшийся порядок… но зачем же возвышать палача? И вот теперь ему доносят, что Боройгал завел темницу и ночами пытает людей. Такого в свободной стране быть не должно, но нет времени заняться сомнительным наместником. Главное, что харвах поступает с юга вовремя, и, когда речь зашла о том, что надо бы самим наладить изготовление ухэров, то именно Боройгал вызвался строить мастерские у себя. Все были довольны и никто не подумал, что же они делают. Решили, что работать в мастерских будут только добровольцы. Но много ли найдется желающих в обмен на вкусную кормежку и алдан-шавар варить нойт? Значит, придется посылать преступников… и получается, что он своими руками создает каторгу, которую так ненавидел и боялся в прошлой жизни.
Ээтгон заскрипел зубами от бессильной злости на самого себя. Ну уж этого он не допустит! Хватит с людей и одного налога на харвах. Каторги не будет, как бы этого ни требовала безопасность страны. Он сегодня же, сейчас же пойдет проверять, как идет строительство мастерских, а в первую очередь – свободны ли помещения в алдан-шаваре, или там опять живут чьи-то родственники, и готов ли запас продуктов – страна велика, а туйван растет лишь на двух оройхонах, остальные края еще слишком молоды. Пусть лучше без вина останутся солдаты и даже он сам, но макальщики должны иметь все.
Откладывать принятые решения Ээтгон не любил. Предупредив охрану, чтобы через час она была готова к походу, Ээтгон вышел из алдан-шавара. Прежде надо сказать о своем намерении Суваргу, который хотя и лежит безразличный ко всему на свете, но все же остается главой государства.
Оройхон, на котором находилась ставка правительства, ничем особо не выделялся. Алдан-шавар здесь был точно такой же как на любом недавно обжитом оройхоне. Лишь большущая дверь изменяла его первозданный облик. А вокруг лежали ничем не примечательные поля, поднимались привычные тэсэги.
У выхода Ээтгон внутренне сжался. Он знал, что сейчас произойдет.
Едва он появился на воздухе, как сморщенная карлица, грязная и оборванная, поднялась с земли и закричала тонким тягучим голосом:
– Адонт схва-атил Шаарана!
Уже полгода этот крик преследовал его. Когда впервые уродина появилась у его дома и прокричала эти слова, Ээтгон подозвал ее и попытался выяснить, что случилось. Но дура оказалась неспособной хоть что-нибудь объяснить. Она лишь махала рукой: «Там!» – и требовала: «Идем!».
Ээтгон разузнал, что Ай действительно последний год бродяжничала вместе с Шоораном, одновременно с ним исчезала и появлялась, но это ничуть не помогло ему. В конце концов, что он может сделать? Даже если Шооран действительно схвачен каким-то одонтом, что же, из-за сказителя начинать войну с сильнейшим соседом? К тому же, скорее всего, Шоорана уже нет в живых. Только как это объяснить пустоглазой упрямице? Она караулила его у входа, тащилась вслед за конвоем на пылающий войной север, ждала, пока он разбирал споры между склочными земледельцами, и время от времени заунывно повторяла призыв:
