Вера Камша - Яд Минувшего. Часть 1
— Мне, знаете ли, нечего терять, — свидетель глубоко вздохнул, — и нечего бояться, ведь я старый человек, и я одинок. К побегу меня вынудили обязательства перед покойным герцогом Эпинэ. Кроме того, моя смерть стала бы еще одной победой Дорака и Алвы. Я должен был жить хотя бы для того, чтоб они не чувствовали себя полными хозяевами Талигойи. Да, я бежал, но не в Гайифу и не в Дриксен, а к своему старшему другу. Анри-Гийом умирал и знал это. Он завещал единственному уцелевшему внуку свою борьбу и свою месть, но Робер Эр-При был далеко, а в провинции с благословения Дорака бесчинствовали Колиньяры.
Что мне оставалось делать? С помощью верных людей я начал готовить восстание, но мое присутствие приходилось скрывать. Увы, я не мог и помыслить, что тщательность, с которой мы оберегали герцога Гийома, в глазах его внука станет предосудительной.
Надо было его убить, пусть и на глазах Карваля. Марион Нику… Тварь, едва не сжегшая провинцию и опять уцелевшая. Но это ненадолго… «Эру Августу» нечего делать в Багерлее, ему пора в Закат!
— Граф Штанцлер, — ворковал Джаррик, — какими доказательствами заговора против Людей Чести вы располагаете?
Бывший кансилльер развел чистыми руками, на которых было больше крови, чем на бойне.
— Что я могу привести в доказательство, кроме моего слова и участи, постигшей Ариго, Килеан-ур-Ломбахов, Приддов… Только восстание в Эпинэ.
— Господин Штанцлер, — обвинитель пошевелил какой-то бумагой, — как вам удалось покинуть дворец?
— Мне помогла Катарина Ариго. Королева Алиса, любя жену сына как родную дочь, открыла ей тайну Дороги Королев. Я стал первым после Алана Святого мужчиной, воспользовавшимся этим ходом. Я пришел сообщить об исходе дуэли, но мне не пришлось стать черным вестником, Катарина встретила меня вопросом. Мне осталось лишь подтвердить то, что она почувствовала. Я не стал говорить, что случилось в моем доме, это было бы слишком, но Ее Величество, да, для меня она всегда останется королевой, приказала мне бежать.
— Почему вы ушли один?
— Сестра Ги и Иорама Ариго отказалась меня сопровождать. Она хотела оплакать братьев.
Катари спасла эту тварь? Очередная ложь! Или нет? Кузина цену Штанцлеру знает, если она его и отпустила, то спасая тех, кого мерзавец мог выдать. Но почему она не воспользовалась ходом сама? Ее больше не пускали в молельню?
— У меня нет вопросов, — сообщил Кортней. — Герцог Алва, вы желаете о чем-либо спросить графа Штанцлера?
— Нет.
— Вы опровергаете его слова?
— Я подтверждаю, что он стар и не имеет наследников.
— Граф Штанцлер, займите место на свидетельской скамье. Высокий Суд оставляет за собой право вызвать вас повторно.
— Да, господин гуэций. — Штанцлер тяжело спустился с кафедры. Гуэций звякнул колокольчиком, в ответ согласно ударили жезлы судебных приставов.
— Первичный допрос свидетелей обвинения окончен. Слово свидетелям защиты.
3
Молчание затягивалось, давило, как давят перед грозой нависшие над головой тучи. Фанч-Джаррик закусил губу, супрем взялся за колокольчик. Звон был визгливым и коротким, словно в зале тявкнула левретка.
— Подсудимый, — в голосе супрема раздражение мешалось с беспокойством, — вы намерены предоставить свидетелей?
— Нет, не намерен. — Алва с отсутствующим видом смотрел куда-то вверх. Если б не обстоятельства, можно было подумать, что герцог пьян.
— Защита не может представить свидетелей, — объявил гуэций, — но, прежде чем начать повторный допрос Фердинанда Оллара, Высокий Суд согласно кодексу Диомида спрашивает.
Имеет ли кто сказать нечто, опровергающее сказанное здесь?
Имеет ли кто сообщить нечто, ускользнувшее от внимания Высокого Суда, но имеющее непосредственное касательство к делу?
Высокий Суд обещает свидетелям свою защиту и ждет ответа шестнадцать минут.
«Нечто, опровергающее сказанное здесь…» То, что можно опровергнуть, опровергнуто и изъято из дела. Ворона больше не обвиняют ни в покушении на государя, ни в нарушении Золотого Договора, он не станет отвечать за взорванное озеро, утопленные села и повешенных пленных, потому что «павлины» и «гуси» поступают так же.
— Имеет ли кто сказать нечто, опровергающее сказанное здесь? — Тяжелые жезлы приставов отбили первые четыре минуты. — Имеет ли кто сообщить нечто, ускользнувшее от внимания Высокого Суда, но имеющее непосредственное касательство к делу?
— Во имя Создателя всего сущего, — по проходу, придерживая мантию сьентифика, торопливо пробирался высокий белоголовый человек, — я прошу слова у Высокого Суда.
— Как ваше имя? — Заступивший дорогу незнакомцу пристав был строг и равнодушен. — И что вы имеете сообщить?
— Меня зовут Горацио Капотта, — голос сьентифика был звучным, мягким и до странности знакомым, — я преподавал описательные науки сыновьям графа Ариго и пользовался их полным доверием. Мой долг — сообщить Высокому Суду о том, что предшествовало Октавианской ночи. Приведите меня к присяге.
— Мэтр Капотта, — взялся за дело супрем, — опровергают ли ваши сведения сказанное здесь или же подтверждают?
— Приведите меня к присяге, — повторил ученый, — и я отвечу.
— Означает ли это, что вы связаны клятвой?[19]
— Да.
Дик понял, почему этот человек показался знакомым. Он говорил как мэтр Шабли, вернее, очень похоже. Казалось, сьентифик сейчас прочтет сонет Веннена или спросит, когда была основана Паона, но тот отчетливо произнес:
— Именем Создателя, жизнью государя и своей жизнью клянусь говорить правду, и да буду я проклят во веки веков и отринут Рассветом, если солгу.
— Суд принимает вашу присягу, — подтвердил супрем, — и освобождает от прежнего обета. Говорите.
— Господин гуэций, — ученый слегка поклонился, — Ваше Высокопреосвященство, я настаиваю на том, что граф Ги Ариго, граф Иорам Энтраг и, более чем вероятно, граф Килеан-ур-Ломбах знали о будущих погромах не меньше чем за месяц.
Я также должен признаться, что по просьбе моих бывших учеников, знакомых с моими способностями каллиграфа, по принесенному ими черновику изготовил фальшивый приказ, предписывающий городской страже не покидать казарм. Мне был вручен образец почерка и подписи Квентина Дорака, который я сохранил и готов предъявить Высокому Суду вместе с черновиком, написанным рукой графа Ариго. Я также принял на хранение ценности Ариго, часть которых позднее нашли в моем погребе, а часть и доныне хранится в известном мне месте, на которое я готов указать.
