Роман Афанасьев - Огнерожденный
Спали путешественники по очереди. В каждой повозке сидело по два человека, сменявших друг друга. В той повозке, где ехал Перро, Фарах оказался третьим. Он помогал чем мог: готовил еду на уже знакомой походной печке, правил быками, стоял на страже. Со всеми обязанностями он справлялся споро и леаранец был доволен. И вообще, все шло отлично, пока они не отъехали далеко от войск.
На третий день пути, ночью, на их обоз напали. В темноте Фарах не разобрал, кем были эти люди – оголодавшими дезертирами или местными жители решившими поживиться чужим добром. Нападение было неожиданным, и единственное о чем думал подмастерье так это о том, чтобы остаться в живых.
Они налетели внезапно, из темноты. Десяток голодных и замерзших людей, вооруженные чем попало – дубинами, кинжалами, рогатинами. Двоих людей Перро, правивших последней повозкой, убили сразу. Но те, кто ехали во второй, услыхали возню и подняли крик. Перро и Фарах, мирно дремавшие у печки, тут же проснулись. Они успели приготовиться к схватке: торговец вооружился старым мечом, а подмастерье выхватил свой нож. Их третий спутник, помощник торговца по имени Партар, взялся за тяжелую железную кочергу.
Фарах выскочил из повозки первым, и на него сразу налетели двое бандитов, вооруженные дубинами. Подмастерье легко увернулся от их ударов, полоснул одного ножом по ноге, потом перехватил руку второго, сломал ее, и едва успел отскочить в сторону – в схватку вступил Перро. Размахивая мечом как дубиной, торговец без труда добил раненых, а подмастерье бросился на помощь приказчикам из второй повозки.
Дрался он легко, не задумываясь о том, что дерется. После сражения с оргами, эта схватка была для него мелкой потасовкой. Он быстро прикончил троих разбойников, застав их врасплох. Просто напал на них со спины и зарезал ножом, как свиней. Один из оставшихся в живых, вооруженный мечом, попытался атаковать подмастерье, решив, что справится с безоружным. Фарах не отступил. Он увернулся от размашистого удара, пинком в колено сломал ногу разбойника и добил его ножом. Остальные, не оживавшие такого отпора, бросились бежать. В спину им неслись проклятья Перро.
Когда нападавшие растворились в темноте, торговец велел немедленно трогаться в путь. Он не исключал того, что бандиты могут вернуться.
Убитых приказчиков решили оставить прямо тут, в снегу. Хоронить их было некогда, а брать с собой трупы – глупо. Сначала Перро не хотел бросать опустевшую повозку, все же она обошлась ему в кругленькую сумму. Но потом благоразумие победило. Делить отряд, и так не слишком большой, было слишком опасно. Перро махнул рукой и велел трогаться. Никого не подгоняли – и люди, и быки спешили покинуть место боя.
Уже в дороге, забравшись на кучу старых шкур, Фарах внезапно понял, сегодня он в первый раз отнял жизнь у человека. Он убивал людей, убивал их так, словно они были дикими зверями. И что самое ужасное – он не чувствовал никаких сомнений и никакого раскаянья.
Вытащив нож, Фарах уставился на его окровавленное лезвие. Бурые разводы, заляпавшие клинок, уже подсыхали. К горлу подкатил горький комок, и подмастерье затошнило. Это ведь была человеческая кровь, самая настоящая, еще свежая. Орги – чудовища, их уничтожение добрым и благим делом. Но люди…
Глядя на клинок, Фарах подумал о том, что он очень устал. Что ему хочется спать. И что он по-прежнему не испытывает ни сожаления, не раскаянья. Эти люди хотели забрать его жизнь, а он забрал их. Вот и все. Либо мы, либо они. Оказалось, что убивать людей очень просто, если они хотят убить тебя. Тошнота отступила. Кровь на лезвии осталась всего лишь кровью. Ничего страшного не произошло, просто он опять немного вырос. Придя к такому выводу, подмастерье вытер нож о рукав, и лег спать, словно ничего и не случилось.
Остаток пути они ехали быстро, стараясь нигде не задерживаться. К счастью, нападений больше не было. Места пошли обжитые, дезертиры остались на севере, и теперь можно было не бояться за свою жизнь.
Фарах почти все время спал. Когда бодрствовал – не молился, не разговаривал с попутчиками, а жил, наслаждаясь каждым вздохом. Он не нуждался в разговорах. От бывшего кузнечного подмастерья, любознательного и разговорчивого, осталась лишь молчаливая тень.
За время пути он сильно похудел, осунулся. Иногда ночью, лежа на мокрых шкурах, воняющих псиной, и не в силах заснуть, Фарах думал о том, что какая-то его часть уснула, и никак не проснется. Та часть, что стремилась к знаниям, верила в дружбу, надеялась на то, что все будет хорошо. Подмастерье чувствовал себя разбитым. Его жизнь снова разлетелась на множество осколков и никак не хотела складываться обратно. Он чувствовал себя потерянным. Пытался припомнить лицо деда – и не мог. При мысли о Килрасе и Грендире его кулаки сжимались сами собой, словно это могло чем-то помочь. Фарах знал, что предал их. Бросил в снегах Хальгарта и даже не попытался найти. От таких мыслей делалось больно, и подмастерье гнал их прочь.
Но больше всего его беспокоили мысли о Боге Огня. За всю дорогу он ни разу не обратился к Энканасу с молитвой. Подмастерье боялся, что наткнется на холодную пустоту, означавшую начало конца света. Однажды он уже ее почувствовал – там, на ночной дороге, сидя в повозке с ранеными солдатами. И это чувство Фарах запомнил навсегда. Он не мог себе позволить наткнуться на такую пустоту еще раз, просто не мог и все. Подмастерье не вынес бы этого. Ведь это означало бы, что Энканас, всеблагой Бог Огня, побежден Тайгреном, и что дни людского рода сочтены. Мир трех государств балансировал на краю гибели, ожидая вторжения северной орды, и так же на краю бездонной пропасти стоял и мир Фараха. Подмастерье не мог позволить себе раскачивать его. Он хотел сохранить равновесие, удержаться от падения, остаться в своем уме. Вот и все. И всю дорогу, от Хальгарта до столицы Сальстана, он пытался удержаться на краю темной бездны безумия. И это ему удалось. Когда дорога подошла к концу, Фарах вздохнул с облегчением. Он выдержал это испытание. Оставалось только добраться до города.
Но на окраинах Таграма путешественников ждал неприятный сюрприз – в столицу непрерывным потоком стекались беженцы из соседних деревень. Люди, напуганные слухами о том, что орда уже штурмует границы Сальстана, хотели укрыться за белоснежными стенами Таграма, найти в нем убежище. Столица была для сальстанцев символом силы и порядка, и они спешили к этому символу, надеясь получить у него хоть немного надежды на светлое будущее. Но город, и так переполненный жителями был закрыт. Таграмцы вовсе не радовались пополнению, им хватало и своих забот.
Вокруг Таграма вырастали лагеря беженцев, покинувших родные места вместе с родственниками и со всем добром. Они сбивались в толпы и пытались отвоевать у местных хоть клочочек земли, надеясь на то, что столицу будут защищать всеми силами и им удастся уцелеть. Они строили свои маленькие городки, состоящие из палаток и шалашей. Это были поселения грязных и голодных людей потерявших смысл жизни. Завидев путешественников, они набрасывались на них, умоляя взять их с собою в Таграм.
