Майкл Муркок - Древо скрелингов
– Если вы назовете свое имя, объясните, каковы ваши занятия и что вам от меня нужно, я буду чувствовать себя увереннее.
Он улыбнулся, словно извиняясь, и принялся сворачивать бивак. За его спиной поднималось солнце; к этому времени оно уже высветило самые далекие вершины массивного горного хребта, его оранжевые лучи пронзили лес и коснулись маленького лишенного украшений вигвама, который стоял на поросшем травой берегу озера. Из вигвама струился тонкий серый дымок. Это было по-спартански простое жилище охотника.
Его полотнище могло служить одеждой для защиты от холодов, а из шестов можно было сделать волокушу для перевозки всего остального. Ее могли тянуть охотничьи собаки, но я не заметила поблизости собак. По мере того, как солнце поднималось в ясном небе, тени постепенно исчезали, и свет становился менее красочным.
Мой новый знакомый, по всей видимости, находился в прекрасном настроении. Он был полон обаяния. Ничто в его облике не внушало чувства угрозы, хотя он буквально лучился физической силой и здоровьем. Судя по татуировкам и украшениям, он вполне мог оказаться шаманом либо колдуном. Он явно привык повелевать.
Было очевидно, что это не Новая Шотландия, однако окружающий пейзаж не слишком отличался от тех мест, которые я только что покинула. Наоборот, он казался мне смутно знакомым. Быть может, я оказалась на берегах озера Верхнее?
У берега на зеленом ковре лужайки лежало большое каноэ с изящными обводами, вырубленное из ствола серебристой березы. Его окованные медью нос и корма были отделаны чудесной деревянной мозаикой, расписанной духовными символами. Казалось, кроме нас на всем свете нет ни одного человека. Можно было подумать, что этот мир переживает свою юность, и мы находимся в девственной Америке. Была ранняя осень, но в дуновении ветра уже ощущалась близость зимы. Этот ветер не слишком тревожил меня. Я спросила, что это за озеро.
– Я родился неподалеку отсюда,- ответил мужчина.- Это озеро чаще всего называют Гитчи-Гюми. Вы читали поэму Лонгфелло?
– Насколько мне известно, при написании поэмы Лонгфелло смешал десяток разных языков и неправильно воспроизвел все названия и имена, – сказала я тоном, каким мы порой извиняемся за представителей своей культуры. Мне на ум пришла одна из фраз, которую обронил Клостерхейм. Я была совершенно уверена, что мой новый знакомый отнюдь не романтик, играющий излюбленную роль на свежем воздухе.
Вряд ли он прятал где-нибудь поблизости джип или микроавтобус. Этот человек был именно тем, кем казался. Он улыбнулся моему замечанию.
– О нет, Лонгфелло ничего не испортил своими фантазиями. Он многое приукрасил, но сохранил все ритуалы в неприкосновенности. К отделению духа от плоти ведет множество дорог. Меня интересует лишь, о чем умолчал старина Лонгфелло, и что он добавил от себя. Мое предназначение – пролить свет на историю своей жизни. Я должен вернуть миф к первоначальному виду и воззвать к Великому духу Америки. – Он вновь улыбнулся, как бы забавляясь серьезностью собственных слов. – Не могу же я вручить духовное руководство племенами кучке полуобразованных католических миссионеров! Без Белой женщины-бизона нет триединства. Это словно триптих, в котором не хватает одного полотна. Нелепый отрывок, который Лонгфелло вставил в конце, был данью традициям общества, в котором он вращался, и звучит еще хуже, чем сентиментальное завершение диккенсовского "Холодного дома". Или это были "Великие ожидания"?
– Я так и не сумела заставить себя прочесть Диккенса, – призналась я.
– Что ж, – ответил он,- я и сам знаком с его творчеством весьма отрывочно. – Он нахмурился и посмотрел на меня. – Но я не склонен переоценивать свои силы. Мое предназначение – объединить народы, однако я могу потерпеть неудачу там, где преуспеет другое "я". Один неверный шаг – и я могу все изменить. Вы ведь знаете, насколько все это сложно.
– Будет лучше, если вы представитесь, сэр,- сказала я, догадываясь, какой будет ответ.
Он извинился.
– Я – Айанаватта, которого Лонгфелло предпочел назвать Гайаваттой.
Моя мать принадлежала к племени могоков, отец был гуроном. Я узнал об истории своей жизни в поэме, когда путешествовал в будущее в грезах.
Вот. У меня есть кое-что для вас… – Он бросил мне длинную замшевую рубашку, которая пришлась точно впору и сидела как влитая. Я поинтересовалась, неужели он всегда берет в дорогу подобные вещи? Он рассмеялся и объяснил, что последний человек, пытавшийся его убить, был примерно моего роста и комплекции.
Он начал ловко разбирать вигвам. Чтобы погасить огонь, он попросту накрыл крышкой горшок, в котором горело пламя, и обвязал его сыромятным ремнем. Остальные вещи он свернул плотным узлом и поставил сверху горшок с углями. Только теперь я заметила, что шесты вигвама представляют собой длинные копья с кремневыми наконечниками. Он уложил их на днище каноэ, а узел пристроил в середине. Чтобы свернуть лагерь, ему потребовались считанные минуты.
– Похоже, вы неплохо знакомы с английской литературой, – сказала я.
– Я многим ей обязан. Посредством поэмы Лонгфелло я узнал об истории своей собственной жизни, вернулся к тому времени, когда состоялось мое первое путешествие в грезах. Я увидел во сне три пера. Я решил, что должен отыскать трех орлов в обиталищах трех ветров. Первым делом я отправился в девственные леса и прошел северный путь, который называется Орел, поскольку решил, что именно в этом заключается смысл моего сна. Этот путь привел меня в горы, и я понял, что это не моя дорога. Однако, покинув ее, я очутился в Бостоне, как нельзя удачнее выбрав момент. Я пытался выяснить, не связан ли с моим именем какойлибо миф. И если такой миф существовал, я должен был следовать ему и превратить его в реальность. Можете представить, в каком запутанном положении я оказался. Я появился в будущем, много лет спустя после своей смерти. Я обрел удивительные навыки. Я научился читать на языке этих новых людей, внешность которых поначалу изумляла меня. Очень многие добрые люди с радостью помогали мне, но я слышал и надменные голоса обывателей, которым не нравился мой облик. Однако смысл моего первого духовного путешествия заключался в том, чтобы научиться читать. Открыв свою душу грядущему, я не только стал свидетелем рождения народа гауденсони, Людей Под Одной Крышей, но и получил представление о том, какая судьба их ждет, если я не пойду другой дорогой. Чтобы оказаться в том будущем, к которому я стремился, я должен как можно меньше вмешиваться в ход истории.
– Вас не оскорбили взгляды Лонгфелло на мифологию коренных жителей?
