Сергей Петренко - Апрель. Книга первая
— Почему ни с чем?
— Да потому что, детка, всё это полная ерунда — насчёт детишек-магов, вот что я тебе скажу! Наука управления ветрами слишком сложна для малолетнего шалопая. Мурзук потом нашёл мага настоящего; из тех, что учились не один десяток лет, да не в школах — забудь ты эту чепуху!
* * *Не знаю, спал я этой ночью? То казалось — лежу, и в комнату дышит чуть прохладный, душистый ночной воздух, просеянный через сито лунных лучей. Но вот лучи вздрагивают, а с ними вздрагивает всё пространство, и я начинаю падать. Падаю… А потом снова оказываюсь на своей постели. И вдруг чудится, словно кровать — не моя. И комната… Всё очень похоже, но совсем другое. А как я тут очутился? — начинаю вспоминать. И вспоминается многое.
Будто убегал из дому, зажав летучку локтем, и через пару мгновений я уже на мостике, «Осеннем». Лунные лучи делали летучку почти живой — от неё к серебристому диску в вышине тянулись тугие нити. Нити дрожали, дрожала доска, а ещё — она чуть светилась. Светилось таинственное клеймо — теперь оно было другим, и нельзя понять, отчего это я решил, будто печать на пергаменте чудного чужака и на моей летучке — одинаковые? Сейчас… кажется, это была корона — три тонких луча, будто мечи…
На мостике я останавливался, вытягивал перед собой руки и отпускал летучку. Она повисала в воздухе, чуть покачиваясь. Я взбирался на перила, потом осторожно ставил одну ногу на летучку, замирал так… Наверное, я даже не боялся — скорее, хотел растянуть мгновения, когда ещё не знаешь: неужели всё взаправду случилось?!
Потом я вставал на летучку обеими ногами. Сердце холодело — летучка теперь не упадёт, но сумею ли устоять на ней я?
Но я не падал. Что-то изменялось — во мне или в окружающем. Если говорить словами из учебника — исчезал мой вес, инерция.
Ночной полёт над Городом — это совсем другое. Днём меня уносил ветер, я опирался на тугие тёплые или холодные течения; так, наверное, делают и птицы. А ночью меня поднимали и тянули лунные лучи.
Я думаю, если бы расслабился, забылся, улёгшись грудью на летучку, то не упал бы, а поднимался выше и выше, пока луна не слизнула бы, как искорку-пылинку. Несколько раз я закрывал глаза — и всегда оказывалось, что Город ушёл вниз. Чтобы опуститься, приходилось цепляться взглядом — за башни Мастеров или за огоньки в Дозорной каланче. Если забудусь, и Город растает внизу, опуститься уже не получится, подумалось. Но почему-то я не испугался. То есть страх был, только какой-то ненастоящий, отстранённый.
Потом я летал совсем низко, над мостовыми; мелькали надо мной тёмные пятна окон, мостики, своды аркад, ветви древних деревьев. Светилось одно окно в ратуше, и я нахально заглянул туда — тучный краснолицый человек перекладывал какие-то листки, что-то записывал в книгу. Вдруг он поднял лицо… и я обмер. Я решил, что он видит! А самое ужасное — я был совершенно голый!
Секунда, две — и я нёсся в небесную черноту. Отдышавшись, стал вспоминать, зачем и когда снял одежду. Может быть, решил искупаться в крошечном пруду у фонтана, посреди красивого сада? Или хотел лучше чувствовать ветер и луну?
Хуже то, что я не помнил, где оставил одежду. Бабушка станет расспрашивать, но это ладно. А вот если мои шорты и рубашку в самом деле обнаружат в саду у господина городского судьи… Между прочим, Инья, его дочь, учится со мной в одном классе, она вполне могла их запомнить. Правда, Инья совсем не вредная, но всё же…
Я решил слетать и проверить.
Теперь я не стоял на доске, но вцепился в неё пальцами, вытянул ладони вперёд, превратившись в стрелу — и воздух засвистел, а лунные лучи, точно жёсткие травинки, щекотали и кололи мне кожу.
Почти у самой цели меня накрыл страх — что, если Инья тоже не спит? Она выйдет зачем-нибудь в сад… Ну и пускай, озорно подумал я. Нефиг бродить по ночам! А то и не такое можно увидеть.
Но до пруда я так и не долетел. Вспомнил о старом Мастере, о странном разговоре в его саду, о Нимо…
Я, конечно, знал, что ночью всё выглядит иначе. Можно не угадать полузнакомую улицу или дом. Но не найти башню Тогородора!
Их четыре, башни Мастеров. Две стоят пустые, третья принадлежит Мастеру Воды. Четвёртая, башня Мастера Тогородора, была самой высокой.
Но это днём. Сейчас все башни казались одинаковыми. Я растерялся, но только на пару секунд. Опустившись у самой ближней, сразу понял, что это не она. В крошечном дворике царило запустение…
Как здорово, подумал я, что можно прилетать сюда, если захочется побыть одному или поиграть в магов, в заброшенный замок. А ещё… если бы у меня был друг, такой, от которого не бывает тайн, с которым интересно всегда! Мы бы придумали такое!..
Снова вспомнился Нимо. Впрочем, зачем я ему? Он, наверное, внук самого Высшего Мастера. Или… ученик. Таких, как он, запросто пропускают к королю.
Как он открывал тогда калитку в стене! Я вспомнил! Не было в том месте никакой калитки, то есть она была, только рядом, а Нимо почему-то прошёл по траве мимо. И стена расступилась перед ним. А у меня в те минуты вид, наверное, был одурелый.
…Но что за чертовщина! Я облетел уже четыре башни, и ни одна из них не была той самой. Сами башни похожи, вот только ни сад, ни пруд, у которого днём я увидел Мастера, не находились. Всё оказалось брошенным, другим.
Позже я долго бродил без цели, перелетал через ограды или чересчур длинные дома. Ощущение пустоты высосало силы, не хотелось ни скользить над улочками, ни подниматься в высоту. Даже то, что на мне не было одежды, казалось скорее забавным — если кто-нибудь увидит, пусть думает что угодно, почему я должен бояться?
Проснувшись, я, конечно, не понимал, что было взаправду. Летучка лежала на стуле, я мог дотянуться рукой. Под солнечным лучом блеснула на ней тонюсенькая паутинка — и вспомнилось свечение клейма-короны. Одежда моя была на месте, но всё равно я верил, что половину ночи провёл, летая и бродяжничая.
* * *Брэндли думал, что Долина Цветов — это такое огромное поле, всё покрытое цветами. По полю бесконечной цепочкой идут девушки и собирают лепестки цветов. Красные бутоны — в красные мешочки, синие — в синие, жёлтые — в жёлтые. У каждой девушки к поясу привязано несколько таких мешочков, и, сорвав цветок, она сравнивает его с цветом мешка — ведь у каждого цвета бывает множество оттенков.
Когда мешочек наполняется, девушка свистит в дудочку, которая висит у неё на шее на цепочке, и тут же с края поля несётся мальчишка. Он должен быстро — пока лепестки не испортились, — доставить их в сушильню. Там из цветов струями горячего воздуха удаляется влага. Другие лепестки, наоборот, закладывают в прессы давилен и сразу выжимают сок. Иногда сок высушивают, а иногда — оставляют дозревать в чанах. В некоторые чаны добавляют специальные порошки, щелочи или кислоты, чтобы улучшить или изменить цвет. Иные варят, а некоторые цветочные порошки ещё и прожаривают на противнях в печи. Чего только не делают в Долине Цветов с нежными лепестками…
