Татьяна Тихонова - Дьюри
— Сразу слепил из глины, как только вернулись из конюшни… — рассмеялся Никитари, кивнув Харзиену на брата, — золотые руки у парнишки… и доброе сердце.
Харзиен улыбнулся.
— Он очень похож на маму… До сих пор вспоминаю, какие сказки она мне рассказывала перед сном, — проговорил он, — с волшебными оленями, принцессами… Да… — он оборвал себя на полуслове и замолчал.
Милька пробежал вприпрыжку к столу, уселся и принялся быстро есть. Потом вдруг хитро взглянул на меня, и из руки его побежал ко мне олененок. Словно теплая рука чья-то коснулась моего сердца, — этот мальчишка становился мне все дороже.
Поставив ладони на столе на пути игрушки, я улыбнулась. Ему совсем не с кем играть, но он не докучает никому… И словно пытается меня приободрить. Словно чувствует мое отчаяние. Игрушка уже добралась до ладони, пробежала по ней, раскрытой, и побежала назад… А Милиен, проглотив две ложки, следил за ней во все глаза.
— Так вот, Олие, — заговорил опять Никитари, наблюдая за нами, — ты спросила про башню…
Я быстро кивнула головой. И он продолжил:
— Башня Валиенталя показывает, какой мир сейчас открыт… — Никитари вдруг пошевелил своими волосатыми ушами, такого я никогда не видела и хмыкнула, а он, как ни в чем ни бывало, говорил: — самая неподвижная стрелка — в Асдагальд — этот мир закрыт от нас навсегда, иногда открывается Гурмавальд, но лучше бы этого не случалось никогда — его голубые туманы приносят в наш мир безумие, и тогда рождаются уродливые дети, Ошкур навсегда был закрыт флейтой Валиенталя…
— Ты же сказал, что имя этого волшебника давно забыто? — я искоса поглядела на сидевшего сбоку от меня дьюри.
Он задумчиво катал по столу кухонный нож, ладонью поглаживая его по круглой рукояти. Обернувшись ко мне и прищурившись на солнце, он кивнул:
— Валиенталь означает всего лишь добрый волшебник на старом дьюри, — проговорил он.
— Так вот Ошкур до недавнего времени был закрыт, но Ангерат открыл его, и стрелка вместо черной половины показывает белую, — что означает, что этот мир открыт для нас, — Никитари, рассказывая все это, лениво следил за мухой, ползающей по столу, и сейчас прихлопнул ее рукой и смахнул со стола, — вот такие часы-нечасы у нас, Олие…
— Но ведь есть еще одна стрелка, четвертая, — я стояла теперь к ним спиной и видела, что именно эта стрелка была ближе остальных к белому.
— А когда эта стрелка окажется на белом, мы с тобой уйдем из затерянного города, — голос дьюри раздался совсем рядом, за моей спиной, когда он подошел, я не слышала.
Затерянный город, значит. Вот и я — затерянная… в непонятных мирах, городах… в себе.
— Как же мы вернемся сюда, ведь часы эти только здесь? — тихо спросила я.
— Будешь со мной, вернешься… — сказал он и отошел.
Вау… Но, думаю, это было лишь предложение быть в союзниках… Не больше.
А Брукбузельда, убирая со стола, мне в спину пробурчала:
— Я вот все думаю, Олие, что ж ты у нас как бродяжка-то одета? Или, может, надо так?
Дьюри рассмеялся — первый раз за все утро. Я тоже отошла от окна и села напротив него.
— Отчего же… Ты, Брукбузельда, подыщи что-нибудь ей, но сильно не усердствуй, — сказал Харз, с усмешкой разглядывая мое одеяние.
— То есть король считает — и так сойдет, Бру, просто дай чистый носовой платок, ну, и пару носков в придачу… — не без ехидства добавила я.
Брукбузельда сдержанно хихикнула и поглядела на короля. А тот невозмутимо добавил:
— Что-нибудь подходящее для ярмарки…
Никитари оживился:
— Так вы отправляетесь на ярмарку в Гигасе?! Привези ты мне оттуда кофемолку асдагальдскую, ту, что с дивной мельничкой… Очень мы с моей Брушенькой, любим кофей ихний пить после обеда, а старая кофемолка сломалась…
Брукбузельда всплеснула руками.
— Совсем ты, Ники, обленился, уж, мух не давишь, смотрю я! Мы уж по-старинке как-нибудь, поколдуем-разотрем… — затараторила она, переводя смущенный взгляд с ухмыляющегося лица Никитари на улыбающегося Харзиена.
— Хорошо, учитель, — ответил он. — Привезу тебе кофемолку асдагальдскую… А Милиен в этот раз с вами останется. Слышишь, брат?
Милька, зажав прыгучего олененка в кулаке, не сводил глаз с Харзиена, и сейчас только кивнул головой в ответ.
— Ну и хорошо, — повторил дьюри и посмотрел в окно. — Пора собираться, О…
3
Оказалось, что никто не знает, когда точно та или другая стрелка перейдет на светлое поле этих странных часов, сколько она там пробудет. И те, кто жили в затерянном городе, старались никогда не покидать его.
Сейчас, пока Брукбузельда торопливо забрасывала меня тряпками, какими-то башмаками, сапогами с очень длинными и короткими голенищами, со шнуровкой и с пуговицами… я вдруг опять вспомнила сон… и белое лицо словно наяву встало передо мной, и я вздрогнула…
— Чего это ты? — удивилась Бру. — Примеряй, давай… Вот, смотри, какие сапожки с пуговками, а каблучок какой…
Я же потянулась за мягкими длинными сапогами. Коричневая кожа-чулок сразу приятно обхватила ногу… Вон тот длинный пуловер… и, пожалуй, нужна легкая туника и лосины…
— Лосины, — рассмеялась Брукбузельда, всплеснув руками, когда я ей объяснила, что мне нужно, — что за дрянное название! Крейзы… — и она зашептала укоризненно, — но это же все мужская одежда! Хотя по лесу шататься в наших юбках тоже не резон… Но! Когда ты вернешься, я тебя наряжу как принцессу, я приготовлю тебе белое платье, собранное под грудью, заколю в твои волосы жемчуг, и заставлю надеть атласные туфельки, и ты забудешь про свои крейзы и готы…
— Обязательно, — пропыхтела я, натягивая сапоги поверх их крейзов, нет, это не лосины, конечно, но сапоги просто класс. — Ты заколешь мне в туфельки жемчуг, и я забудусь в платье и готах…
— Хи-хи, — захихикала Брукбузельда, — какая ты смешная, Олие, у вас все такие странные?
— Нет, Бру, все люди как люди, но есть больные на всю голову, оттого-то я, похоже, и здесь…
— Тебе у нас плохо, — очень серьезно спросила она, прижав к груди платье, которое я только что отвергла, — наверное, ты скучаешь? У тебя там остался… он?
Сдержанное покашливание раздалось у двери. Привалившись к косяку, спиной к нам стоял дьюри. Надо же подслушивает, но не подглядывает… По-королевски…
— Пора уходить, О. — Сказал он.
— Иду. — Шаря глазами по вороху одежды и прихватывая мелочи, я уже у двери глянула на Брукбузельду и сказала ей: Спасибо тебе, Бру!
И вышла, а Харзиен пошел быстро впереди меня. Остановившись перед оружейной комнатой, он сказал, махнув рукой в сторону оружия:
