Джин Вулф - Коготь миротворца
– А потом, когда все кончается, ощущает душевный упадок. Да, кажется, я понимаю. – Тебе приходилось когда-нибудь видеть неудачную казнь?
– Нет. Ты будешь есть это мясо? – Мне тоже не приходилось, но я слышал рассказы (других, и это ужасно. Например, когда клиент от удара летит в толпу. Или же когда приходится несколько раз рубить голову. Или когда палач теряет уверенность в себе и не может продолжать. Вспрыгивая на тот помост, разве я мог знать наверняка, что со мной не произойдет ничего (подобного? А если бы такое случилось, я был бы конченым человеком.
– И все-таки это жуткий способ добывать пропитание, как сказала лягушка аисту.
– На самом деле я не… – Я замолчал, потому что уловил какое-то движение у стены. Сначала я подумал, что это крыса, а я их не выношу. Слишком уж часто я видел искусанных ими узников в подземелье.
– Что там?
– Что-то белое. – Я обошел стол, чтобы разглядеть (получше. – Листок бумаги. Подсунули под дверь.
– Очередная женщина, которая жаждет спать с торой, – предположил Иона.
Но я уже разворачивал записку. Она была начерчена бледной тушью на куске пергамента. Несомненно – женским почерком. Я придвинулся к свече и стал читать:
Дорогой мой Северьян!
От одного из добрых людей, которые помогают мне, я узнала, что ты находишься в деревне Сальтус, недалеко отсюда. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но я так хочу узнать, можешь ли ты простить меня.
Клянусь, не в моей воле было облегчить страдания, что ты вынес из-за меня. Сначала я жаждала все тебе рассказать, но они и слышать об этом не хотели. Они считают, что никто не должен об этом знать, кроме тех, кто имеет на это право (то есть никто, кроме них самих). Наконец, они прямо объявили, что, если я не стану повиноваться им во всем, они откажутся от этого плана и оставят меня умирать. Я знала, что ты готов умереть за меня, и потому смеяла надеяться, что при случае ты предпочел бы свои страдания моей смерти. Прости меня.
Но теперь я уже не в темнице и почти свободна. Я могу распоряжаться собой до тех пор, пока повинуюсь простым и гуманным приказам доброго Отца Инира. И сейчас я расскажу тебе все в надежде, что ты простишь меня.
Ты помнишь, как меня арестовали. Вспомнишь, наверное, и о том, как заботился твой мастер Гурло о моих удобствах, как часто приходил он ко мне в камеру и говорил со мной или приглашал к себе, где меня допрашивали другие. Все потому, что мой покровитель. Отец Инир, просил его быть особенно внимательным ко мне.
Наконец, когда стало ясно, что Автарх не собирается выпускать меня на свободу, Отец Инир сам решил способствовать моему вызволению. Я не знаю, чем он пригрозил мастеру Гурло или как подкупил его. Но этого оказалось достаточно, и за несколько дней до моей смерти – ты думал, что это смерть, дорогой Северьян, – он поведал мне о своем плане. Разумеется, мало было просто освободить меня. Все следовало организовать таким образом, чтобы меня не преследовали. Итак, нужно было разыграть мою смерть; и в то же время Отец Инир получил строгий наказ ни в коем случае не допустить моей кончины.
Теперь ты, наверное, сам можешь догадаться, как нам удалось распутать этот узел. Было решено, что мастер Гурло даст мне какое-то снадобье, чтобы казалось, будто я близка к смерти, но настолько безвредное, чтобы не представлять для меня реальной угрозы. Потом ты бы увидел меня в агонии, а я попросила бы у тебя нож, дабы самой прервать свои мучения. Все вышло, как было задумано. Ты оставил мне нож, и я сделала неглубокий надрез на руке, сидя на корточках под дверью, чтобы кровь вытекла наружу; потом сделала такой же надрез на горле и легла ничком на кровать, чтобы ты увидел меня, если заглянешь в камеру.
Ты приходил? Я лежала неподвижно, как мертвая. Глаза мои были закрыты, но, казалось, физически чувствовала твою боль. Я с трудом сдерживала рыдания и до сих пор помню, как боялась, что ты увидишь слезы, струившиеся по моим щекам. Наконец, я услышала твои удаляющиеся шаги, встала, перевязала руку и умылась. Вскоре пришел мастер Гурло и забрал меня. Еще раз прости.
Теперь я хотела бы с тобой увидеться, и если Отцу Иниру, как он торжественно обещал, удастся добиться моего помилования, мы могли бы никогда больше не разлучаться. Но приезжай немедленно – я жду гонца, и если он прибудет, мне придется сразу же отправиться в Обитель Абсолюта, чтобы упасть в ноги Автарху, чье имя подобно трижды благословенному бальзаму, окропляющему недостойные души его рабов.
Обо всем этом никто не должен знать. Поезжай на северо-восток от Сальтуса, пока не наткнешься на ручей, впадающий в Гьолл. Двигайся вверх по течению, и ты увидишь, что ручей вытекает из каменоломни.
Здесь я должна поделиться с тобой величайшим секретом, и эту тайну ни в коем случае никому нельзя открывать. Каменоломня эта – сокровищница Автарха, где спрятано несметное множество монет, золота, серебра и драгоценных камней на случай, если его когда-нибудь лишат Трона Феникса. Сокровищницу охраняют люди Отца Инира, но тебе не надо их бояться. Им приказано подчиняться мне, и я велела им пропустить тебя. Когда войдешь в каменоломню, снова иди вверх по ручью, пока не увидишь место, где он изливается из каменной стены. Здесь я буду ждать тебя, и здесь я пишу это письмо в надежде, что ты простишь меня.
Текла.
Iевозможно описать, какая неистовая радость охватила меня. Я снова и снова перечитывал послание. Иона, глядя на мое лицо, сначала вскочил со стула, решив, что я вот-вот лишусь чувств, потом отшатнулся от меня как от помешанного. Когда наконец я сложил письмо и спрятал его в ташку, он не стал задавать вопросов – ибо Иона был истинным другом, – но весь его вид выражал готовность прийти на помощь.
– Мне нужен твой скакун, – сказал я. – Можно его взять?
– Конечно, но… Я уже отпирал дверь.
– Я не могу взять тебя с собой. Если все будет в порядке, позабочусь, чтобы его тебе вернули.
Пока я бежал по лестнице и по двору, письмо звучало у меня в голове, как будто я слышал голос самой Теклы, и на подходе к конюшне, я и вправду был уже в состоянии помешательства. Я искал мерихипа Ионы и вдруг вместо него увидел перед собой громадного боевого коня, выше человеческого роста в холке. Трудно представить, откуда он мог взяться в этой мирной деревне, да я и не задумывался об этом. Без колебаний я вскочил ему на спину, выхватил «Терминус Эст» и одним взмахом перерубил повод, державший коня на месте.
В жизни не встречал лучшего скакуна. Одним прыжком он вылетел из конюшни и понесся по улице. Я с замиранием сердца ждал, что он вот-вот споткнется об одну из натянутых повсюду веревок, но конь ступал с уверенностью профессионального танцора. Улица вела на восток, к реке. Когда дома кончились, я повернул налево. Он перемахнул стену играючи, как сорванец – через жердочку, и вот мы уже на всем скаку пересекали пастбище, где в изумрудном лунном сиянии удивленно поднимали рога быки.
