Оля Виноградова - Ванильное облако, клубничное мороженое
Захотелось выпить. Прямо водки. Из горла. Полбутылки разом. Чтобы дыхание перехватило, и мысли дурные смыло, то ведь худо придется. Ой как худо. Он помнил это состояние — полной беспомощности. И вины. Тогда… В Чечне он из засады видел, как боевики на открытом пространстве половину взвода положили. Практически в упор расстреляли, а командир второй половине сказал сидеть и не рыпаться. Смотреть через прицел, как пули из парней, с которыми ты утром перловку жрал, жизнь выколачивают…
Спал Андрей плохо. Кошмары мучили. Война, будь неладна, некстати вспомнилась. Все перемазалось на серых страницах сна: взрывы, пулеметный стрекот и Женька. Он убивал раз за разом тех уродов, которые девушку в общаге держали, а они почему-то вскакивали и бросались на него снова.
Утром мужчина встал с тяжелой головой. Еле продрал глаза. Умылся, собрался и поехал на работу в мрачном расположении духа. Да, существует маленький шанс, что девчонка ушла только из квартиры, но не из его жизни. Однако, он сам в это не верил. По дороге в офис в голове безнесмена начал складываться план. Не отпустит он ее просто так. Хотя бы поговорить нужно. И либо точку в предложении поставить, либо тире от одной части до другой протянуть.
Ни с кем из сотрудников не поздоровался. Промчался вихрем по коридору и в кабинете заперся, бросив Марии короткое "не беспокоить". Не то, чтобы она горела желанием погостить с ним задушевно, но несколько рабочих вопросов доя обсуждения приготовила. А теперь… Как с ним говорить? По его лицу перекошенному понятно, что шев сейчас невменяем. Неизвестно где головой находится.
Почему же неизвестно? Известно. И она, Машка, туда его отправила. Секретарша вздохнула, сделала себе кофе и вернулась на рабочее место. Кому следует она позвонила еще вчера. Предупредила, но на сердце все равно как-то неспокойно. А вдруг не права Женька? И она сама не права. Как она Андрею Ивановичу вчера сказала: Бог — судья? Не так выходит. Не при чем здесь Бог. Машка взяла на себя право правых и виноватых определять.
Еще вчера она яростно выплескивала на знакомых негодование, пересказывая исторю, а сейчас вот борется с желанием в кабинет зайти и рассказать все. Уж больно жалко Андрея. Вон какой злой пришел, а было бы ему на Женьку наплевать пришел бы он в таком виде?
К середине дня секретарше надоело страдать. К определенному выводу она не пришла, только нервы измотала себе. В конце концов, не ее это дело. Вот пусть сами между собой разбираются. Она посредником и душеприказчиком быть не нанималась. Ей за стук по клавиатуре платят, а не за хранение чужих тайн. И без подруги с шефом есть кому кровь пить. Приняв решение, девушка постучалась в кабинет и толкнула массивную дверь.
— Что непонятного в слове "не беспокоить"? — спросил мужчина.
Шеф сидел на диване. Рядом на столе расположилась початая бутылка коньяка. Рубашка на верхние пуговицы расстегнута, галстук повис на спинке рабочего кресла.
— Андрей Иванович, я… Это… — девушка замялась. Покраснела стыдливо. — В общем, новый адрес ее я не скажу. И телефон тоже. Но она по-прежнему в детский дом наведывается. Но не всегда на выходных. В пятницу там будет. Только вы ей не говорите, что я вам рассказала, хорошо? — попросила секретарша.
Девушка подняла глаза и встретилась со взглядом бизнесмена. Тот смотрел на нее, как на полоумную. На лице чеорвека поочередно сменяли друг друга эмоции: растерянность, недоверие, злость… Устыдившись еще больше, Маша выскользнула за дверь кабинета, пробормотав нечто нечленораздельное и очень смущенное, но с капелькой злости. Она-то, когда шла, рассчитывала, что шеф обрадуется.
Господи, да кто их, мужчин-то, поймет. А они еще про женскую логику что-то говорят. За собой бы следили. Сильные мира сего, блин!
Андрей с трудом дождался пятницы. Нет, он не нервничал. Успокоился. Несколько раз в день предстоящий разговор обдумывал. Планировал, в какой момент улыбнуться, когда шутливо пригрозить, а где на жалость Женькину надавить. Получив информацию, он сразу почувствовал себя гораздо увереннее. Мужчиной себя почувствовал, а не щенком безродным и бесхозным, на улицу под дождь выброшенным. Силы появились лицо перед посторонними держать, голос опять стал четким и ровным. Без окопавшихся в нем ноток душевной изможденности.
Молодец. Все спланировал. Красиво все по полочкам разложил. Но только рухнуло оно все. Разом. И полочки гребаные, и стены, и домик приказал долго жить. За одну секунду обретенная было надежда в тартарары улетела.
Едва он вошел в общий зал, где детишки играли, и увидел, как Женьку, какой-то молокосос обнимает за талию. И называет ее царапаюше похабно — Женек. Будто собачонка она. Детишки приходу Андрея обрадовались, облепили его, пакеты из рук вытащить пытались, а он только этих двоих и видел. Точнее одного… Лицо парня с редкой порослью черных волос на подбородке, руки его, в заусенцах и с грязным ободками ногтей. Глаза, маленькие, черненькие. Смотрят с вызовом. Щербина между передними зубами…
И вот это вот чмо… Эта вот эта мразь немытая… Его Женьку… Мужчина сделал шаг вперед и сжал кулаки, с явным намерением раскатать быдлоту по полу. Так, чтобы встать не смела и лапки свои поганенькие к кому не следует не тянула.
— Андрей Иванович, здравствуйте, — бизнесмен моргнул. Перед ним стояла директор детского дома и энергично трясла его руку. — Спасибо, что приехали. Пойдемте в мой кабинет, обсудим наши дела, а с ребятами вы потом пообщаетесь.
Неторопливый говор пожилой женщины, теплый чай с мятой и бергамотом остудили собственнический мужчины. Первые полчаса он отвечал угрюмо, после втянулся. Советы давать начал, но думать не перестал. О тех, что за дверью в другой комнате остались. Но так и должно быть, наверное. Не сразу пройдет. Забудется…
Так и получилось. Неделя за неделей приучал себя Андрей к новой Женьке. Не его. Не чужой будто бы и все-таки настороженной. Ждала она от него чего-то, но не говорила. И он молчал. Привет… До встречи не считаются. Не общение это. Оба не видели, что взгляд у них одинаковый: беспросветно тоскливый. Осень вечная на душе.
Долго наблюдала за ними Лидия. Все ждала пока сами образумятся. Поговорят. А они… Что Женька, что Андрей ослепли разом. Отгородились друг от друга недоверием. Что с ними, котятами неразумными делать? Мордой в миску тыкать и учить заново. Вот еда, тут лежанка, здесь туалет. Ну, ладно, воспитанница — дитя еще. Об уме говорить не приходится, но Андрей… Пожил, через многое прошел, от крови на руках и то сумел отмыться, деньгами большими играючи ворочает, а в простых житейских проблемах разбираться не научился.