Наталья Поваляева - Снежный ком
Мадмуазель Левуазье решает не говорить вслух о том, что она, вообще-то, не против того, чтобы месье Клемансо осуществил с ней свои «грязные» намерения, а вместо этого отвечает в том смысле, что кроме месье банкира в шале будут еще две кошки.
— Кошки! Ха-ха! Ну, тогда, конечно, я за вас спокойна! — картинно запрокинув голову, молвит мадмуазель Дюбуа, и продолжает лекцию:
— А вы подумали, мадмуазель Левуазье, что этот ваш месье Клемансо может оказаться агентом преступной сети, занимающейся похищением и торговлей женщинами? Вот уснете вы Рождественской ночью в альпийском шале, а проснетесь под Новый год в гареме турецкого шейха!
— У турков, по-моему, нет шейхов, — с нескрываемым сожалением в голосе говорит мадмуазель Левуазье, но эту реплику ее напарница пропускает мимо ушей, увлекшись сочинением воображаемых ужасов:
— Или вдруг он окажется маньяком? Как Джек-Потрошитель? Нашинкует вас, как капусту, и ваши бренные останки будут потом по частям собирать по всему западному склону!
— Да ну вас, в самом деле, мадмуазель Дюбуа! Вам бы только всякие гадости придумывать! Я уверена, что месье Клемансо — порядочный мужчина, а никакой не потрошитель капусты!
— Не знаю, не знаю, милочка… Я старше вас, я много повидала в этой жизни! — мадмуазель Дюбуа закатывает глаза, чтобы мадмуазель Левуазье осознала, как много повидала ее старшая напарница. — И вот что я скажу вам: мужчинам доверять нельзя!
— А как же месье Фернан? — интересуется мадмуазель Левуазье. — Он что же — не мужчина?
— Как это?! То есть… я не хочу сказать… но я уверена… конечно, мужчина! — нервно комкая уголок носового платка, бормочет мадмуазель Дюбуа.
— Но ему вы при этом доверяете! — наносит коварный удар мадмуазель Левуазье. — Вот в «Альпийского гуся» ходили давеча — а вдруг бы месье Фернан оказался торговцем женщинами? Глоток вишневой наливки — и вы в портовом борделе Стамбула!
— Вы у меня… да я вас… вы… — мадмуазель Дюбуа задыхается от возмущения и, кажется, готовится ответить на инсинуации мадмуазель Левуазье не словом, но делом, как тут в холл из кухни высовывается месье Каротт:
— Э-э-э, добрый вечер, дамы, а выпечку от месье Бриша еще не доставляли?
— Да подите вы к черту со своей выпечкой, месье Каротт! — хором выкрикивают мадмуазель Дюбуа и мадмуазель Левуазье. Шеф-повар исчезает в недрах кухни, и в отеле «Снежный ком» снова воцаряется блаженная послеполуденная тишина.
Глава 16. … дней до Рождества
Мадмуазель Дюбуа, наделенная, как все администраторы всех отелей мира, способностью чувствовать присутствие клиента, даже стоя спиной к стойке, резко оборачивается и от неожиданности роняет на пол недоеденный кусочек тминного кренделя, потому что перед ней стоит — кто бы вы думали? — мадам Симоно собственной персоной! Да, да — та самая мадам Симоно, которая на протяжении четырнадцати лет не покидала комнаты № 18! Та самая мадам Симоно, которая все эти годы общалась с внешним миром только и исключительно через коридорного Гийома! И всё же, никаких сомнений быть не может — в холле гостиницы, возле стойки администратора стоит именно мадам Симоно и недовольно взирает на ошалевшую мадмуазель Дюбуа.
— Ну, что такое, милочка — привидение увидели? — спрашивает обитательница комнаты № 18, кокетливо поправляя на плечах цветастую шаль с кистями (подарок покойного месье Симоно).
— До… добрый день, мадам Симоно, — суконным языком молвит мадмуазель Дюбуа. — Как вы тут ока… то есть… вы уверены, что вам стоило спускаться? Я что хочу сказать… ваше здоровье…
— Милочка, мне пока еще не сто пятьдесят лет, а всего лишь шестьдесят четыре, и я чувствую себя достаточно хорошо для того, чтобы спуститься со второго этажа на первый без помощи подъемного крана!
— О, приятно это слышать! Просто раньше вы же никогда…
— Что — никогда? Никогда не выходила из своей комнаты? Ха-ха! — мадам Симоно взмахивает унизанной старомодными перстнями рукой и игриво трясет седыми кудряшками. — Раньше не выходила, ну а теперь вот взяла, да и вышла! Я — переменчивая натура!
— Да уж, я вижу, — мрачно соглашается мадмуазель Дюбуа, весьма негативно относящаяся к переменчивым натурам.
— Я к вам, милочка, собственно, вот по какому вопросу, — мадам Симоно переходит на деловой тон и наваливается внушительным бюстом на стойку, отчего книга регистрации постояльцев не оказывается на полу только благодаря ловкости рук и скорости реакции мадмуазель Дюбуа. Ничуть не смутившись, мадам Симоно продолжает:
— Мы — то есть я, Гийом и сестры Лебрен — решили вместе встречать Рождество. Месье Фернан уже поставлен в известность — он разрешил нам расположиться в столовой! Меню рождественского ужина мы уже согласовали с месье Кароттом. Сам он, правда, куда-то намылился на рождественские каникулы и нипочем не говорит — куда, но он обещал приготовить все заранее, так что его подмастерья — или как правильно надо их называть? — разогреют все и сервируют для нас рождественский стол.
Мадам Симоно делает паузу, чтобы набрать воздуха для следующей тирады, а мадмуазель Дюбуа тем временем думает о том, что хорошо бы смертоносная лавина сошла на «Снежный ком» именно в Рождество и погребла бы всех этих интриганов, которые за спиной администратора отеля сговорились — и с кем! — с самим управляющим! Какое нарушение иерархии, какое неслыханное попрание правил и традиций!
Но тут мадам Симоно, отдышавшись, переходит к сути:
— Так вот, я хотела попросить вас, мадмуазель Дюбуа, чтобы вы передали слесарю месье Дику — у вас лучше получается общаться с этими неотесанными мужланами! — чтобы он раздобыл ёлку и установил ее в центре зала в столовой накануне Рождества, а уж украсим ее мы сами — гирлянд я настригла за этот год на целый ельник! Ха-ха-ха!
— Ё… ёлку? — переспрашивает мадмуазель Дюбуа, с трудом сдерживая приступ бешенства.
— Ну да, ёлку! Какое же Рождество без ёлки?
На этом мадам Симоно разворачивается и медленно уплывает и холла, а мадмуазель Дюбуа с треском ломает карандаш — уже третий на этой неделе.
Глава 17. Два дня до Рождества
Накануне Рождества все жители Шампери и окрестностей заняты последними приготовлениями к празднику. Дух праздника уже веет над горной долиной, а сильнее всего он веет над булочной месье Бриша, сочетая в себе запах корицы, ванили, гвоздики и горячего шоколада. Сам месье Бриш, обсыпанный мукой с головы до ног, мечется, словно обезумевший снеговик, от одной духовки к другой, хлопоча над очередной порцией дневной выпечки.
