Максим Далин - Лестница из терновника-3. Прогрессоры
Запись №143-02; Нги-Унг-Лян, Кши-На, приграничный городок Ок-Хи, постоялый двор.
Конечно, тут можно было и не ночевать. Придорожный трактир с крошечным постоялым двором тесноват для такой оравы; по комнатам разместили только женщин и аристократов, волки кое-как устроились во дворе, где под навесом для вкушения «чая» на свежем воздухе им устроили постели из сена, соломы и покрывал. Не королевские палаты… хотя в «зале» для гостей, с оклеенными светлыми циновками стенами, довольно-таки высоком, пропахшем анисом и травными настоями, на удивление уютно. И вафли тут подают вкусные, а к неизбежным в деревенских трактирах «чипсам» из подсушенной и жареной в масле саранчи я уже давно привык.
Хотя, конечно, можно было пересечь границу и устроиться на ночлег в таком же городишке, только с другой стороны. В Шиктарзе или в совсем уж мизерном местечке под названием Ук-Чирак. Всё это мне объяснил Анну и показал на карте. Но — покидать Кши-На, кажется, даже южанам не хочется, поэтому и остановились ночевать основательно засветло. Последний нонешний мирный денёчек…
Зрительная память Анну — выше моего разумения. Он ведь всю свою военную карьеру расшифровывал стратегические карты, не умея читать, да… Фотографическая память: «Проходили здесь и тут. Вот этот кружок — Карагур, вон речка Гочь и деревушки, а дальше начинаются Пески, вот тут проходит их граница», — так и рассказывает про прежние военные действия. Карта для него — схема более или менее знакомой местности; впрочем, я замечаю, что большая часть объектов и не подписана.
По-моему, зверски неудобно. Но с точки зрения лянчинцев всё так очевидно, что диву дашься. Схема — это святое. Схема — это не рисунок и не каракули, это информация. Специфическое у южных вояк мышление, то ли по-детски конкретное, когда за каждым кружком-чёрточкой видится совершенно определённый объект, либо наоборот, математически-абстрактное, когда вот такими кружками-чёрточками элементарно и навсегда замещаются в сознании реалии знакомого мира… Я, чем больше слушаю, тем сильнее склоняюсь к первой версии, впрочем.
Волки Анну сами чертят схемы на раз; видимо, оттого и не испытывают жестокой нужды в подписях, что для них карта — не карта, а своего рода фотопанорама дорог, которые кто-то уже проходил, не только в масштабе, но и в звуках-красках-запахах: «Вот тут ещё такие каменюки, что лошади не пройдут, верблюдов надо…». Читают пометки-символы, не как буквы, а как микрофильмы. Этим методом очень интересуется Ар-Нель, а вот Эткуру так мыслить не умеет — аристократ, пороху не нюхал, его мир в чёрточки-точки не укладывается и память не та. Он некоторое время рассматривает лист бумаги с крестиками-ноликами, потом начинает скучать и уходит слушать, как Ви-Э поёт песни под лютню. Я иду с ним.
На самом деле, тень-о — не так, чтобы очень лютня. Но струнный инструмент, длинный гриф, девять струн на колках… не гитарой же его обозвать? Правда, звук, по-моему, и впрямь ближе к гитарному — мягкий такой, глубокий тон, без металлической резкости — но внешне эта штука совсем на гитару не похожа. Хотя, я, честно говоря, не ахти какой ценитель — с музыкальным слухом у меня беда.
Но слушать пение люблю. Голос Ви-Э после метаморфозы стал немного выше, но превратился не в сопрано, а в контральто, если я правильно называю: низкий и нежный женский голос. Поёт она замечательно, с актёрской страстью, и дивно выглядит, в лиловой шёлковой пелеринке, с длинными русыми локонами, не вплетёнными в косу, вокруг бледного нервного лица, с сияющими зелёными очами, обнимая тень-о, на фоне распахнутого окна с молочно-голубым ранним весенним вечером за ним:
Не прощайтесь со мной.
Уходите, не оглянувшись.
Не давайте бесплодной надежды,
Не пишите безжалостных писем —
Я не посмею ответить.
Я — осенний листок на ветру.
Я — цветок у дороги.
Я — забытая надпись на сломанном веере…
Не прощайтесь со мной.
Мы не скрестим мечей —
Мне всё ясно и так.
Мне не вылечить ран,
Моя кровь заливает траву
После схватки, которой не будет.
Я — полночная тень.
Я — погасший фонарик.
Я — бумажная ветка акации в скорбном огне…
Не прощайтесь со мной…
Пение Ви-Э трогает северян до слёз; послушать собралась вся местная прислуга и немногие гости, даже наш пожилой любезный трактирщик украдкой трёт глаза, видимо, вспомнив о своей прекрасной молодости. Эткуру, кажется, принимает драматический накал в тоне возлюбленной всерьёз, обнимает её, как малыш — котёнка: страстно и жарко, но неудобно — и гладит по голове. Ви-Э, добрая душа, шепчет:
— Не огорчайся, миленький, это всего лишь песня.
— Ви-Э — большой талант, — негромко говорит Юу. — Каково ей в Лянчине придётся, с таким талантом, с таким голосом… Ужасно как-то.
— Не будет ничего плохого, — тут же говорит Эткуру, блеснув глазами. — С моей Ви не будет ничего плохого, — и прижимает её спиной к своей груди изо всех сил.
— Можно ещё спеть, солнышко? — спрашивает Ви-Э. — Не такую грустную песню, но тоже про любовь, а? Хочешь?
— Да, — говорит Эткуру ей в затылок. — Ты пой, я хочу.
Я смотрю на них и понимаю, что за Ви-Э наш сиятельный Эткуру, действительно, кого угодно порвёт. И что Ви-Э — это воплощение лучшего в Кши-На для Пятого Львёнка. Гениальная была идея — а может, с исполнительницей круто повезло.
Ви-Э берёт несколько печальных аккордов — и тут во дворе начинают голосить собаки. Между тявканьем мне мерещится стук копыт; Ри-Ё, выглянув в окно, сообщает:
— Отряд наёмников, Учитель.
Южанам тут же делается сильно не по себе. Волк, заслушавшийся Ви-Э, кричит: «Командир, солдаты!» — Анну тут же оказывается около двери и Ар-Нель с ним. Руки волков инстинктивно тянутся к эфесам — ещё бы, наёмники останавливают коней у нашего жалкого трактира.
И мне это тоже очень странно. Во-первых, не регулярная армия, а какая-то посторонняя публика; хотели бы остановить моих варваров на высшем уровне — послали бы гвардейцев. Во-вторых, а зачем мы вообще сдались этим «диким гусям»?
Тем временем, командир «диких гусей» входит в трактир, в зал для проезжающих, где вся наша компания культурно отдыхает и развлекается. Он довольно молод — лет тридцать, у него симпатичное открытое лицо, серые глаза, тёмная коса, потёртая кожаная куртка, скинутая с правого плеча, как гвардейская форменная, полотняная рубаха под ней, кожаные штаны, высокие сапоги, меч и пара пистолетов. Увидев нас — в частности и Львят — боец широко улыбается.
— Ага! — говорит он Анну весело. — Мы вас догнали, Уважаемый Господин Посол. Ребята устраивают лошадей — мы сегодня в сёдлах с рассвета.
