Пол Андерсон - Собака и Волк
Он замолчал. В комнате сгустились сумерки. Апулей, наконец, нарушил молчание:
— Вы предлагаете переселить жителей бывшего королевства, ваших подданных, — как горожан, так и землепашцев, — на эту территорию?
Грациллоний чуть слышно отозвался:
— Я не знаю лучшего места. А вы?
В разговор вмешался Корентин:
— Мы с Грациллонием обсуждали эту тему, а потом и я долго об этом думал. Вы, наверное, помните, что я жил здесь по соседству, хотя это было и давно. Здесь полно невозделанной земли, богатые залежи железной руды, огромные лесные пространства. Территорию эту удобно оборонять, поэтому сюда охотно будут приезжать торговцы, да и рыбакам здесь раздолье.
Апулей открыл было рот, но Корентин жестом остановил его.
— Знаю, о чем вы хотите спросить: сколько людей надо будет кормить в течение года, а то и более, прежде чем они здесь устроятся. Частично мы привлечем имперские ресурсы. Уверен, что епископ Мартин сможет помочь нам, употребив свое влияние. А он пользуется немалым авторитетом. К тому же людям не так уж много и потребуется. Крестьяне Иса растят овец, гусей, коров и свиней. Они пригонят их сюда. Уж лучше сами их съедят, чем отдадут варварам. Кроме того, народ Иса — морская нация. Многие опять возьмутся за рыбацкий промысел, пусть даже в самодельной лодке, или найдут себе работу в доке, а то и прибрежную торговлю начнут.
Он помолчал.
— И бывшие багауды, обязанные Грациллонию за приют, только рады будут помочь.
Апулей потер подбородок и, устремив взор в пространство, погрузился в раздумье. За окном затихал городской шум.
Наконец трибун сказал, слегка улыбнувшись:
— Замечу, что и я имею некоторое влияние. Так что можно будет добиться вышестоящего разрешения, ну, вы понимаете. И ситуация не такая уж беспрецедентная. В свое время императоры позволили варварам поселиться на римской территории, и королевство Иса являлось, по сути, федерацией. Переговоры о придании вам временного статуса могут затянуться, так как дело будет рассматриваться на самом высоком уровне. И, тем не менее, отсрочка только на пользу, потому что позволит вам освоиться на новом месте. А в таком случае государство не будет заинтересовано изгонять вас.
Прежде всего, разумеется, вам нужна крыша над головой. То, что земля не обрабатывается, совсем не означает, что на нее никто не претендует. Рим не позволяет чужакам селиться там, где они того пожелают… «Если только они не имеют превосходства в численности и оружии», — подумал он про себя.
— Как тогда быть? — насторожился Корентин.
— У меня есть собственность. Точнее сказать, собственность моей семьи, но так как Господь призвал к себе большую часть Апулеев, решение за мной.
Корентин взволнованно вздохнул.
Апулей кивнул, как бы соглашаясь с самим собой, и методично продолжил:
— Помните, мой друг, те земли, что лежат между Одитой и Стегиром, там, где эти реки сливаются друг с другом. Это недалеко отсюда. С севера и востока их окаймляет лес. Последнее время там не было должной культивации. Три семьи обрабатывали их для нас, причем одна семья присматривала за поместьем. Но семейная пара эта уже состарилась и работать больше не может. Пусть теперь отдохнут. Что касается остальных… один человек недавно умер, не оставив наследника. Я стараюсь делать, что в моих силах, для его вдовы и дочерей. Второй мужчина здоров, но, как я подозреваю, пригодился бы лучше для другой работы. Он чересчур подвижен, и это мешает ему надлежащим образом исполнять нынешние обязанности. Видимо, Господь заранее подготовил нас к тому, чтобы мы по-настоящему занялись этой землей.
— Геркулес! — выдохнул Грациллоний. Поняв всю неуместность своего восклицания, шумно проглотил слюну и замолчал.
— Погодите, — осадил его Апулей. — Все не так просто. Закон не разрешает мне раздавать поместья словно мелкие монеты. Все это надо как-то умно обставить. Необходима политическая поддержка и определенные обязательства перед некоторыми людьми. Я, однако, не боюсь начать переговоры.
— Я знал, что смогу на вас положиться, — Грациллоний вдруг заплакал, но не мучительными мужскими слезами, а тихими, почти женскими, должно быть, оттого, что силы его были на исходе.
Апулей поднял палец.
— Это будет нелегко, — предупредил он, — к тому же необходимо выполнить определенные условия. Во-первых, в Одиарне рассуждали правильно. Мы не можем принять к себе такое количество язычников. Вы, Грациллоний, должны отречься от своих богов.
Британец сморгнул слезы и, ощущая на языке их соленый вкус, сказал:
— Богов этих я не признавал никогда.
Корентин, словно командир, рассуждающий о враге, поверженном ценой больших потерь, проговорил:
— Думаю, сэр, с этим у нас не будет затруднений. Сколько людей после того, что случилось, захотят придерживаться старых обрядов? Единицы, поэтому их можно даже не брать в расчет. Надо, чтобы как можно больше людей прислушались к Слову. Тогда они сами придут к Христу.
— Я буду молить об этом Бога, — торжественно сказал Апулей. — И Господь, возможно, простит мне за это один-два греха.
— Ваше милосердие наверняка зачтется.
— А моей семье? — шепотом спросил Апулей.
— За них тоже будут многие молиться.
Взгляды обоих мужчин обратились на Грациллония. Он отвел глаза. Все молчали.
— Принуждать было бы неразумно, — нарушил молчание Корентин.
Открылась дверь, стало светло.
— Прошу прощения, папа, — сказала девушка. — Стало совсем темно, и я решила, что вам понадобится лампа.
— Спасибо, милая, — сказал Апулей дочери.
Верания несмело вошла в комнату. Видимо, девушка взяла инициативу на себя, прежде чем ее матери пришло в голову послать служанку. Она встретилась взглядом с Грациллонием. Лампа задрожала в руке. Грациллония она видела мельком, потому что женщин и юного Саломона тут же выслали из атрия. «Сколько ей сейчас лет, — подумал он рассеянно, — четырнадцать, пятнадцать?» С тех пор, как он видел ее последний раз, она повзрослела, правда, была еще тоненькой, с маленькой грудью. Наверное, она и до плеча ему не достанет. Высокая прическа из светло-каштановых волос, большие карие глаза, а лицом — тут его сердце невольно сжалось — она очень напомнила ему Уну, его дочь от Бодилис. Она переоделась: простое галльское платье сменила на наряд в римском стиле из шафранового шелка.
Подойдя близко и ставя на стол лампу, тихо заметила:
— Вы чем-то опечалены, дядя Гай.
Как, неужто с детских лет не забыла его прозвище? Позднее Апулей заставил ее и ее брата обращаться к знатному гостю официально.
