Андрей Валентинов - Если смерть проснется
— черные, блестящие, и, конечно, когти, огромные, поболе медвежьих. Только теперь рядом не было Ужика, который мог пискнуть мышью и отправить косматое чудище за орехами. Войча боялся людей, но бояться следовало и кое-кого еще. Например, чугастра — лесного страшилища, которое теперь не торопясь шло к ярко горевшей печурке…
Меч был уже в руке. В этот миг скрамасакс показался как никогда коротким
— ножик, а не меч. Но выбирать не приходилось. Войчемир прикинул, что поленом можно швырнуть прямо в лоб ночному гостю. Если у твари не хватит ума увернуться, можно будет сделать выпад — один, зато точный и смертельный, прямо в косматую грудь.
Чугастр был уже рядом, и Войче вспомнилось, как он испугался в тот далекий уже летний день. Странно, но теперь, хотя рядом не было Ужика, страх почти не ощущался. Тогда повезло, может, повезет и сейчас? Тем более, чугастр вел себя вполне мирно. Косматая громадина смирно стояла, чуть склонив ушастую голову, словно не решаясь поглядеть человеку в глаза.
— И чего? — не выдержал Войчемир. — Так и будем молчать?
Собственные слова тут же показались верхом глупости. Не ждал же он, чтобы чудище заговорило |д по-сполотски! Но тут случилось то, чего ожидать и вовсе не приходилось. Чугастр дернулся, отступил на шаг и внезапно поклонился — низко, чуть ли не в пояс.
— А-а-а.., — только и протянул Войча, но опомнился и важно кивнул в ответ. Неужели чудище признало его, урожденного Кея? Да нет же, Ужик просто смеялся над ним, говоря подобную чушь. Зверюге все одно, что Кей, что альбир, что последний бродяга. Но ведь кланяется! Выходит, что уважает?
— Чолом! — Войча нахмурился, словно перед ним был не чугастр, а обычный лесовик-охотник, осмелившийся побеспокоить Кея. — И чего это тебе, косматому, дома не сидится?
Чудище заворчало, лапа с огромными когтями несмело протянулась вперед, указывая на избушку.
— Ты там что, спать собрался? — поразился Войча. — Да ты и в дверь-то не войдешь!
Это было истинной правдой, но чугастр отреагировал странно. Лапы обхватили ушастую голову, послышался странный звук — чудище выло, стонало, чуть ли не плакало.
— Ты чего?
Стало ясно — никто Войчей ужинать не собирается. Гость оказался смирным, более того, явно не в духе. Может, болен? Войчемир поглядел внимательнее и невольно отметил, что его прежний, летний, знакомец выглядел как-то иначе. И ростом, вроде, похож, и статью, да только тот был явно сам себе хозяин, этот же словно виноват в чем-то.
Чудище еще немного повыло, затем когтистая лапа вновь указала на домик. Затем длинные черные пальцы сложились в кулак. Бум! Лапа что есть силы врезалась в широкую грудь.
— Не понял! — строго заметил Войча. — А ну-ка еще раз!
Трудно сказать, чего именно он ожидал, но чугастр повторил все в точности. Лапа протянулась вперед, затем — бум! — и вновь долгий тоскливый вой.
Войча вздохнул, отложил меч в сторону и понял, что придется разбираться. Зверюга явно все понимала и даже пыталась что-то сказать. Но что?
— Ты чего? Хозяина съел?
Вой — на этот раз обиженный и совсем жалкий. Бум! Бум! Бум! Огромный кулак бил в грудь с такой силой, что стало поневоле страшно за ребра под мохнатой шкурой. И тут до Войчи что-то начало доходить.
— Это… Этот дом… Никак, твой?
Чугастр взревел, сел на желтую пожухлую траву и снова завыл, раскачиваясь из стороны в сторону. Отблеск огня упал на страшную черную морду, и Войча заметил в круглых глазах чудища слезы.
— Ты это… Не надо! — Войча совсем растерялся. Ежели чугастр и вправду тут не гость, а хозяин, то отчего дом так мал? Почему все в таком запустении? И главное — чего плакать-то?
Между тем чудище медленно встало, вновь ткнуло длинной лапой по направлению к избушке, а затем принялось что-то лопотать, совсем как человек, только слов не разберешь. Лапа указывала то на небо, то на подступивший к поляне лес, то вновь на избушку. И Войчемира посетила странная и жутковатая мысль. Ведь он слыхал об этом! Давно, краем уха, но слыхал!
— Ты… Ты человеком был, да?
Тоскливый вой, быстрый кивок, затем еще один — сомнений больше не осталось. Войча вздохнул, страх исчез, на смену ему пришла жалость. Это надо же, чтоб так не повезло! Жил себе лесовик, на охоту ходил, топил печурку…
— Заколдовали?
Именно об этом Войча и слыхал. Кобники, что в лесах живут, говорят, мастера на такие выдумки. Поссорятся с соседом, и глядь, тот уже на четырех лапах бегает. Или в шерсти да с когтями бродит, людям на страх.
Чугастр покачал головой. Оставалось удивиться.
— Так как же? Не оборотень же ты! Вновь послышался вой. Чудище вскочило, замотало головой, затем махнуло огромной лапой и безнадежно вздохнуло. И Войчемир сообразил, что попал в точку.
— Оборотень, значит? Превратился… А назад не можешь, так?
Выходило, что именно так. Из стонов, мычания и мелькания лап Войча уловил, что хозяин избушки жил тут много лет, но внезапно — и совершенно неожиданно — случилась эта напасть. Оставалось поинтересоваться, ходил ли бедняга к знахарю, к кобнику, к чаклуну, наконец. Из горестных воплей и кивков стало ясно, что и к знахарю ходил, и к кому-то еще, очень серьезному, но толку не было. Уже просто из сочувствия Войча принялся спрашивать, давно ли подобная беда случилась. Выяснилось, и довольно быстро, что чугастром лесовик стал два года назад, и с тех пор бродит по лесу и горюет.
Войче стало не по себе, но одновременно он почувствовал немалый интерес. Выходит, чугастры — оборотни! Да еще не по своей воле!
Хотелось спросить и об этом, но не травить же душу бедолаге! Поэтому Войчемир решил действовать не прямо, а с подходом. Он поведал, что едет на закат и очень боится, что встретит в лесу чугастра, только настоящего. Нет ли тут и таких?
Вопрос дошел не сразу, но затем чудище поняло и согласно закивало. Получалось, что не все когтистые зверюги — оборотни, иные и от рождения такие. Более того, Войче показалось, что его странный собеседник хочет пояснить, будто некоторые из косматых легко превращаются в людей — и обратно. Ему же не повезло.
Выяснив для себя этот непростой вопрос, Войча уже подумывал, о чем разговаривать с бедолагой дальше, но чугастр встал, гостеприимным жестом указал на домишко, глубоко вздохнул и, поклонившись, медленно направился обратно в лес. Он шел, низко опустив ушастую голову, длинные руки со страшными когтями плетьми висели вдоль могучего торса, и весь вид у бедняги был словно у холопа, которого только что выпороли, причем явно не за дело. Войча хотел крикнуть вслед, чтобы тот не отчаивался, поискал иного чаклуна, поспособнее, а то и к рахманам обратился, но в последний момент прикусил язык. Легко давать советы! Это все равно, если бы стражники от душевной доброты посоветовали бы ему, Войче, покрепче помолиться Дию Громовику и Сва-Заступнице — авось вызволят!
