Урсула Ле Гуин - Резец небесный
Климат в западном Орегоне и раньше отличался сыростью; теперь же дождь изливался на головы орегонцев без конца, и скоро жители Портленда привыкли сравнивать себя с рыбами, обреченными на жизнь в котелке с медленно закипающей ухой.
К востоку от Каскадных гор, в местах, где еще три десятилетия назад царила бесплодная пустыня, как грибы после дождя стали возникать новые города: Уматилья, Джон-Дей, Френч-Глен и прочие — и хотя летом там по-прежнему свирепствовал зной, зато осадки выпадали в разумных пределах, всего 45 дюймов в год (при полных 114 в Портленде!). Это позволило переселенцам заняться земледелием, и пустыня вскоре вовсю зазеленела. Новые города разрастались быстро — население Френч-Глена, к примеру, уже достигло без малого семи миллионов, тогда как Портленд без каких бы то ни было видов на будущее застрял на трех, а за счет беженцев на новые территории начал даже несколько терять в жителях. Все в Портленде оставалось по старинке и как бы покрылось патиной безнадежности. Никаких улучшений. Недоедание, столпотворение, мусор и вонь на всех улицах стали обыденным явлением, нормой жизни. В старых кварталах свирепствовали цинга, тиф и гепатит, а в новых — насилие, бандитизм. В первых властвовали крысы, в последних жизнью людей распоряжалась всесильная мафия. Джордж Орр в этом гадюшнике оставался лишь потому, что, проведя здесь всю свою жизнь, иной не мыслил и не верил, что где-то может быть по-другому. А также по инерции и из-за вялости своего характера.
Мисс Кроуч, безразлично улыбнувшись, жестом позволила пройти прямо к доктору. Прежде Орру казалось, что приемная психиатра, как кроличья нора, обязательно должна иметь минимум два выхода. У Хабера же был лишь один, но он как бы удваивался за счет того, что не столь уж часто принимаемые пациенты друг с другом никогда не сталкивались. В медцентре Орру рассказали, что доктор Хабер, посвятивший себя в основном научным исследованиям, практикует совсем немного. Это, впрочем, создавало Хаберу репутацию преуспевающего медика, что подтверждалось и его сердечными, радушными манерами. Но сегодня, находясь в более уравновешенном состоянии духа, Орр оказался повнимательнее к мелочам и приметил кое-что для себя новое. Кабинет Хабера не блистал хромом, не изобиловал кожаной мебелью — нет, этих обычных признаков преуспеяния не было и в помине, отсутствовал и лабораторный кавардак, характерный для ученого-фанатика. Обитые дешевым винилом стулья и кушетка, стол, фанерованный замызганным пластиком под дерево, — нигде никаких натуральных материалов.
Рослый, пышногривый и темно-рыжий (точь-в-точь конь гнедой) хозяин кабинета, сияя ослепительной улыбкой, поднялся навстречу и протрубил:
— Добрый, добрый день, мистер Орр!
Его сердечность казалась вполне искренней, но все же несколько преувеличенной, точно объявление о скидке, выставленное напоказ в витрине,
— результат профессиональной выучки, когда каждая интонация оттачивается и доводится до автоматизма. Орр ощутил в этом явственное желание понравиться, произвести впечатление. Похоже, мелькнула мысль, Хабер как бы не до конца уверен в реальном существовании своих пациентов и своей помощью им хочет что-то доказать сам себе. Это громогласное радушие приветствия словно предполагало, что ответить-то на него, может статься, будет вовсе некому.
Орру захотелось вдруг произнести в ответ доктору тоже что-нибудь дружелюбное, завязать с ним эдакую непринужденную беседу, но голова была пуста, как сухая тыква.
— Здравствуйте! Похоже, Афганистан уже на самой грани войны, вот-вот начнется, — пробормотал он первое, что пришло на ум.
— Гм, может быть, но так пишут в газетах еще с прошлого августа, — усомнился Хабер.
Как и следовало ожидать, в мировой политике доктор оказался куда более сведущ. Орр же, и прежде не очень ею интересуясь, за последние сумасшедшие недели вообще выпал из курса событий.
— Не думаю, чтобы это серьезно задело Альянс, — охотно развивал тему Хабер. — Разве что на иранской стороне выступит еще и Пакистан. Но тогда Индия окажет вполне значимую, а отнюдь не символическую, как до сих пор, помощь Израгипту. — Таким нелепым сокращением окрестили журналисты новую форму союза Египта с Израилем. — Полагаю, речь Гапта, произнесенная на днях в Дели, доказывает это со всей очевидностью.
— Все равно начнется, — сказал Орр, уже осознав всю печальную неуместность затронутой темы. — Война, я имею ввиду.
— Вас это всерьез беспокоит?
— А вас разве нет?
— Пока как-то не очень. — Доктор расплылся в своей широченной улыбке, точно некий добрый медвежий божок. И все же за ширмой веселости угадывалась толика его вчерашней настороженности.
— Ну а меня беспокоит, — сказал Орр, но Хабер вроде как пропустил его слова мимо ушей. Орра это даже слегка задело — задаешь вопрос, так уж не открещивайся, — но досаду он проглотил и смолчал. Врачу виднее, как и что.
Орр вообще частенько ловил себя на сомнительном убеждении, что все вокруг лучше его знают, что делать, — может, оттого, что в собственных поступках подобной уверенности зачастую отнюдь не испытывал.
— Спалось нормально? — любезно справился Хабер, присев под реющим по ветру хвостом Темени-Холла.
— Спасибо, хорошо.
— Как насчет еще одного путешествия в Царство Грез имени Хабера? — В глазах доктора будто затаились буравчики.
— Вроде бы для того я сюда и пришел.
Орр видел, как доктор поднялся и обогнул стол, успел заметить, как широченная ладонь потянулась к его горлу — затем наступило ничто…
— …Джордж! Джордж…
«Мое имя», — спохватился Орр. А кто позвал? Голос вроде бы незнакомый. Сухой мир, иссушающий легкие воздух, а в ушах — тягостный звон, эхо чужого возгласа. Яркий дневной свет и никаких пространственных координат. И возврата нет. Орр проснулся.
Смутно знакомые стены вокруг, смутно знакомый массивный мужчина в свободной рыжеватой хламиде, с каштановой бородкой, белозубой улыбкой и непроницаемым взглядом темных глаз.
— Судя по показаниям энцефалографа, сон был краткий, но весьма оживленный, — ударил по ушам низкий голос. — Давайте-ка его сразу же и обсудим. Чем раньше припомнишь, тем полнее картинка.
Орр уселся, преодолев острый приступ головокружения. Сидел он на кушетке — как он на ней оказался?
— Дав… давайте, — прочистив кашлем горло, выдавил он. — Сделать это недолго. Снова конь. Вы что, опять внушали мне лошадиный сон?
Не ответив, Хабер неопределенно покачал головой — ждал продолжения, — и Джордж не стал его зря томить.
— Ну, дело было в конюшне. И в то же время здесь, в этой вот комнате. Солома, ясли, в углу вилы и так далее. И конь. Он…
