Илона Эндрюс - Магия скорбит
Я — плод скрещивания самки-буды и гиено-оборотня. Мой отец был животным. Среди оборотней таких, как я, называют «звереныши». И нас убивают. Без суда и следствия — смерть на месте. Вот почему я так глубоко прячу свою тайну и никогда, ни с кем ею не делюсь.
Когтистая и шерстистая лапа Рафаэля нежно легла мне на плечо.
Я хотела, чтобы он меня обнял. Совершенно идиотское, смехотворное желание. Я — взрослая особь, более многих способная себя защитить, но вот он стоит рядом со мной, и я у меня сердце замирает от желания, чтобы меня обняли, как ребенка, поддержали крепкой рукой.
Но я дернула плечом, сбросив эту самую руку, засунула фотографию за рамку и направилась к двери.
— Дом, милый дом, — сказал Рафаэль с порыкивающей интонацией, показывая на красивый двухэтажный кирпичный таунхаус.
— Это твой?
Он кивнул. Ничего себе был домишко, и снаружи выглядел вполне достойно. Учитывая его донжуанские наклонности, я бы не удивилась, если бы внутри оказались вибрирующие кровати в форме сердца и зеркальные шары с дискотек.
— Чем это ты таким занимаешься, Рафаэль?
— Всякой всячиной.
Когда он впервые ко мне пришел, я стала проверять его биографию, но ничего не выяснила, кроме имени и статуса единственного ребенка тети Би, альфы клана гиен. Он входил в высшее руководство Стаи, и материалы по нему были под грифом. Чтобы в них копаться, нужен был ордер.
Но я кое-что выяснила у двух буд женского пола. Полное имя — Рафаэль Медрано. Стая владеет несколькими предприятиями, одним из них он управляет: «Экстракторы Медрано». Когда магия разрушает здание, бетон превращается в бесполезную пыль, но металл каркаса остается. «Экстракторы» его извлекают и продают с аукциона или покупают сами. Работа опасная и весьма, но половина мира лежит в руинах, и безработица Рафаэлю в ближайшее время не грозит.
Он взял у меня сумку, открыл дверь и придержал ее, пропуская меня с Бабахалкой внутрь. Я оказалась в просторной гостиной со сводчатым потолком. Пол был деревянный, покрытый однотонным бежевым ковром, под цвет большого дивана, бдительно охраняемого коренастым кофейным столиком из темного дерева. На стене висел плоский экран, обращенный к сидящему на этом диване. Противоположную стену украшали массивные кубы полок с книгами и дисками.
Светло-коричневая с серым раскраска стен напоминала камень. Вместо картин их украшало оружие: мечи, сабли, шпаги, кинжалы всех возможных размеров и форм. Здесь было чисто, аккуратно и не захламлено, не засыпано безделушками и подушечками. Очень мужское жилище. Будто вошла в берлогу средневекового феодала со склонностью к частой уборке.
Рафаэль запер дверь.
— Будь как дома. Мой холодильник — твой холодильник. А я в душ.
Я поставила Бабахалку под окном — на случай, если вдруг понадобится, — и села на диван. Сверху донесся уютный шум воды в душе, сообщающий, что Рафаэль отмывается. По дороге от Ордена он подремал, так что, быть может, переживет трансформацию без отключения.
Мысль о голом Рафаэле в человеческом облике под душем сильно отвлекала.
Вдруг навалилась невероятная усталость.
Я сползла с дивана и заставила себя выйти в кухню. Есть еду Рафаэля — такой вариант не рассматривался. У оборотней еде придается особое значение: обхаживающий желательную подругу оборотень прежде всего пытается ее накормить. Так однажды погорела Кейт: Властитель Зверей Атланты, главный альфа Стаи и ее верховный повелитель, накормил ее однажды куриным супом. Она съела, понятия не имея, что это значит, и Властитель Зверей, по ее словам, очень по этому поводу веселился. У Куррана странное чувство юмора. Ну, кошки вообще создания необычные.
Я достала телефон — гудка не было. Магия еще действует.
Вернувшись на диван, я прикрыла глаза — всего на миг.
Ноздри защекотал восхитительный запах мяса — веки у меня сами распахнулись. Рафаэль, мытый и ослепительно прекрасный, стоял в кухне, разделывая стейк.
У меня рот наполнился слюной, только я не понимала, на что именно — на мужчину или на стейк. Наверное, на обоих сразу. Очень я проголодалась, и очень хотела Рафаэля. Не надо было мне сюда ехать.
Рафаэль посмотрел на меня — глаза пылали синим огнем. У меня сердце екнуло.
— Я готовлю ужин тебе, — сказал он. — Невероятно.
— Ты знаешь, что я не могу у тебя его взять.
— Почему?
Я замотала головой.
Он небрежно перебросил нож в пальцах — невероятно ловко обращается с ножом. И в глазах у него мелькнуло раздражение. Рафаэль стал подбирать слова:
— Послушай, я знаю, что ты умираешь от голода. Если не позволяешь мне для тебя готовить, можешь по крайней мере сама себе пожарить?
Впервые я увидела, как он раздражается.
Я встала с дивана:
— Это конечно.
Он открыл холодильник. На задней стенке блеснула сложная паутина, собирающаяся в узел в углу. Ледовый паук, стоит бешеных тысяч. Я, как большинство народу, вынуждена покупать заколдованный лед у городского водопровода — когда техника перестает работать, потому что магия лишает ее электричества.
Рафаэль вытащил еще один стейк и шлепнул на разделочную доску:
— Бери.
— Спасибо.
— Не за что.
Мы обменялись секундным взглядом, потом я взяла солонку и стала посыпать стейк.
В тесной кухне, зажатые между островком, столом и ящиками, мы двигались, как два танцора, не касаясь друг друга, и наконец сошлись у двухконфорочной плиты, жаря каждый свой стейк.
— Я просто хотел бы знать, есть ли у меня шанс, — выдал Рафаэль. — Я пока что терпелив.
— И я тебе за это что-то должна?
Он посмотрел на меня сердито:
— Я всего лишь хотел бы получить ответ. Послушай, уже полгода прошло. Я тебе каждый день звоню — ты звонки не принимаешь. Я пытаюсь тебя увидеть — ты меня отшиваешь. Но при этом ты на меня смотришь так, будто меня хочешь. Ты можешь мне просто сказать: да или нет?
— Нет.
— «Нет» — это твой ответ, или ты не можешь сказать?
— Это мой ответ. Я с тобой спать не буду. Я никогда тебя не завлекала, Рафаэль. Я тебе с самого начала говорила, что этого не будет.
У него потемнели глаза.
— Что ж, это честно. А почему?
— Почему?
— Да, почему? Я знаю, что ты меня хочешь. Вижу это в твоих глазах, чую в запахах твоего тела, слышу в голосе. Потому-то и таскаюсь за тобой, как идиот полоумный. Ты хотя бы можешь мне сказать, почему так.
Я разжала стиснутые зубы. Что ж, я уже полгода знала, что от этого разговора не уйти.
— Твоя мать — хорошая женщина, Рафаэль. И клан ваш — хороший клан. Но так не всюду. Моя мать была самой слабой из шести самок в маленьком клане буд. И остальные ее били каждый день. Самцов было только два, и моей матери спаривание не светило. Стоило одному из них на нее глянуть, и остальные самки тут же начинали ее избивать: в других местах буды не так строго соблюдают Кодекс. Нет у них Властителя Зверей, и наказаний тоже нет. Они правят сами собой, и каков альфа, таков и клан. Знаешь, какое у меня первое воспоминание? Я сижу в грязи и вижу, как Кларисса, наша сучья альфа, бьет мою мать кирпичом в лицо!
