Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 1
Наше начальство говорило нам, что такая плохая погода очень полезна для солдата. Солдат при плохой погоде хорошо закаляется. На войне бывает много хуже. И чтобы можно было все это вынести в будущем, надо закаляться в настоящем. 'Тяжело в учении, легко в бою' - говорил Суворов. И действительно, солдаты здорово привыкали к подобным трудностям и позже на них уже реагировали мало. Вот и сейчас они пришли уставшие. На спинах гимнастерок выделялись беловатые налеты соли от пота. Солдаты, действительно уставали сильно. Однако здоровый организм и молодость делали нас только более энергичными. От нас исходила сила, здоровье, молодость, задор кипучей жизни. Попробуй, сравни с солдатом штатского человека. Различие будет. В день солдату приходилось вышагивать километров по двадцать. Спали по шесть часов в сутки. Ели умеренно, чтобы не ожиреть. И никогда ни с кем ничего не случалось. Даже прежние больные чувствовали себя здоровыми.
Обед длился тридцать минут после чего подавали команду встать и солдаты, снова выстроившись, шли с песнями домаршировывать оставшуюся часть дня и недохоженные километры. Мы же, дежурные по кухне, собрали после обеда посуду. Мыли ее и готовились к ужину.
Я был доволен собой. Внимание повара благоприятно подействовало на меня. Я ходил по кухне красный от удовольствия и жары. Лицо мое сияло. Мне казалось, что я сделал что-то хорошее, похожее на подвиг и меня обязательно заметят, как хорошего солдата. Ведь на кухне было переработано несколько бараньих туш много мешков картофеля, риса и лука. Ведь это что-нибудь да значит. Живя дома, я видел, как моя мать готовила обед в небольшой кастрюле. На обед уходило несколько картофелин, горсточку крупы и немного мяса. Но чтобы можно было одновременно варить несколько баранов или сразу целиком корову, а картофель и крупа измерялись мешками - этого я раньше никогда не видал. Когда ужин был готов я уже так устал, что едва держался на ногах. Сильно хотелось спать. Думал, что после ужина нас сразу отпустят в казарму отдыхать. Однако ничего подобного не последовало. Откуда-то появился сам шеф-повар. Он начальственным голосом прорычал:
- Это вы чего здесь прохлаждаетесь? А кто за вас будет посуду убирать? Может быть я? Скажите! А ну живо, лодыри!
Солдаты встали со своих мест и виновато понурив головы, пошли собирать оставшуюся на столах после ужина посуду. Нехотя пошел и я. Лицо мое больше не выражало оптимизма. Собирать со столов грязную посуду, а потом мыть ее в теплой воде совсем было не героическим. Посуды же было несколько сот тарелок и много оцинкованных тазов. Благо не было ложек. Ложку солдат носит с собой и никогда с ней не расстается. Наконец наше дежурство на кухне закончилось. Когда мы выходили с кухни, то у каждого в кармане или где-то вдали от кухни в укромном местечке были спрятаны про запас на черный день сахар, мясо или, что-нибудь другое из съестного. Я же, будучи человеком неопытным и непредусмотрительным ничего с собой с кухни не взял. Я был рад концу работы и предвкушал сон. Здорово хотелось спать.
До отбоя оставалось еще часа два и в это время солдаты занимались так называемыми личными делами. Однако часов в восемь заиграл 'горн'.
Мы повзводно выстроились. Комвзвода сделал перекличку, а потом сказал, что ночью будет поход. Это называлось - 'сквозная ночь'. Для меня же это будет вторая бессонная ночь. Предполагалось, что поход будет на двадцать пять километров. Я еще не знал, что это за такая 'сквозная ночь'. Однако предчувствуя, что вместо сна придется маршировать, начал доказывать свою правоту, свое право на заслуженный сон. Из этого ничего не вышло. Начальство приказало стоять в строю молча и разговаривать тогда, когда тебя спросят. Поскольку никто со мной не собирался разговаривать, то мне пришлось оставаться в строю и выполнять дальнейшие предписания сквозной ночи. Вскоре последовала команда шагом марш. Вся казарма с песнями отправилась в поход, пыля дорогу и звонко отстукивая сапогами в такт песни. Повзводно выходили за черту города. Стемнело. Хотелось спать. Колонна вскоре длинно растянулась. Появились отстающие. Я все время шел в строю, стараясь держаться своего места. Однако спать хотелось очень сильно. Я ничего не мог поделать с собой. Глаза сами закрывались. Я пытался вспомнить все прочитанные книги, где описывались способы, с помощью которых можно было бы без последствий спать на ходу и ничего не мог вспомнить. Я начинал то отставать и на меня наталкивались идущие сзади, то шел быстрее других и сам сбивал идущих впереди себя. В каждом случае получал либо по спине от идущего сзади или что-либо похожее спереди. Мне помогали проснуться как словом так и делом. Однако все старания соседей были малоэффективны. Сон одолевал, глаза закрывались сами.
Конечно, кавалеристам проще в этом случае. Сиди себе в седле и похрапывай. Лошадь-то не уснет в строю! Все-таки должен быть способ и для пехоты. Только я его не мог вспомнить. Я спросил об этом соседа слева, тот, немного подумав, сказал: есть такой способ. Ему еще его дед рассказывал, как он спал в старину, в турецкую войну. Только сам сосед тогда был маленьким и сейчас не вспомнит как его дед спал в строю. Значит способ такой есть, - подумал я. Только как это? Чтобы идти в строю и спать? Неожиданно перед глазами появились сладкие видения. Исчез строй, исчезла 'сквозная ночь'. Я заснул. Спал я или нет, было непонятно. То, что я лежал на земле и меня кто-то ругал и кто-то смеялся, было ясно. Подвела обмотка. Она размоталась. Кто-то наступил на нее и я шлепнулся. Делать было нечего. Обмотку надо подмотать.
Пока я сидел на обочине дороги и расправлялся со злополучной обмоткой, строй успел отойти на некоторое расстояние. Его в темноте было уже не видно. Было слышно как колонна повернула куда-то влево. Я тогда подумал: зачем это я буду догонять их. Будет ближе если срежу угол напрямик, по полю. Ночь была темная. В десяти шагах уже было нельзя различить предметы. Я пошел не по дороге, срезал угол и двинул по полю. Прошел неровности небольшого перепаханного поля, обошел какие-то кусты и внезапно очутился перед невысокой деревянной оградой. Ограда была деревянная, обходить ее было лень. Было непонятно, что это такое. Где ее начало и где конец. Недолго думая, я ухватился руками за верхнюю доску и быстро очутился на самом верху. Ограда была невысокая и я без риска ушибиться спрыгнул на землю. И в этот самый момент раздался душераздирающий сверлящий уши визг. Что-то мягкое вскочило с земли и начало носиться вокруг меня.
Я сразу сообразил, что спрыгнул-то я не на землю, а на живое существо. Попробовал встать на ноги и прыгнуть обратно через ограду. Однако мгновенно был сбит с ног, во множестве ушиблен и оцарапан. Конечно сразу всего этого я не почувствовал и по-прежнему продолжал попытки выскочить из загородки. Сон исчез мгновенно. Лежа на земле, определил свое положение. По не слишком большой загородке с визгом и хлюпаньем носилась еще в большем страхе, чем я, перепуганная, свинья. Переждав когда свинья отбежала в дальний угол, я в одно мгновенье перескочил через загородку и очутился во дворе какого-то дома. Откуда-то с лаем выскочила собаченка. Близко она не подходила. Зато издали лаяла с таким остервенением, что разбудила хозяев. В доме зажгли свет. Дело мое осложнялось. Меня могли принять за вора и последствия встречи с хозяином были бы не в мою пользу. Очутившись вне свинарника, я с определенным достоинством бросился со двора. Дверь в доме открылась и в раскрытую дверь, насмерть перепуганный ворами, кричал хозяин:
