Анна Котова - Сказания земли Ингесольской
Зрелище было безусловно впечатляющее и, пожалуй, устрашающее. Разглядывать внимательно, во всяком случае, как-то не хотелось. Ирена опустила взгляд. Ниже подола, отороченного пестрым мехом кедровой крысы, уверенно ступали мягкие расшитые бисером и кожаным шнуром мохнатые сапоги.
И у него был здоровенный кожаный же бубен, белый, с черным узором по круглому обручу, на который была натянута мембрана. Вблизи бубен оказался покрытым короткой жесткой шерстью, что нисколько не мешало ему звучать глубоко и внушительно.
Шаман подошел к забору, провел ладонью по верху частокола, кивнул.
— Хорошо, — сказал он.
И сел на пятки напротив калитки. Прямо на деревянный тротуар.
Ирена оглянулась. Собралось человек тридцать сельчан, и все они усаживались, где стояли. Поддернула джинсы, села тоже. Хорошо — дождя не было три дня…
Склонили головы.
Все молчали. Ирена покосилась на сидящих рядом. Лица потеряли всякое выражение, ресницы были опущены.
Ох. Это все серьезно.
Это не выступление "фольклорного коллектива" и не машинальное "дай бог удачи". Тут делается не просто важное — жизненно важное, и Верхний и Нижний мир в самом деле смотрят на нас внимательно и сурово. Нам не простят ни небрежности, ни равнодушия… но их и нет — ни в ком, кроме, может быть, одной меня, бессмысленного варака, не знающего, где у рыбы хвост. Смотри во все глаза, глупая, слушай, запоминай и проникайся…
Нарастал низкий звук, казалось, он доносится издалека и постепенно приближается, заполняя все пространство и вытесняя прочие звуки, и наконец остался только он один. Потом в гудении стали проявляться слова, ухо пыталось различить их и понять, — не получалось, — но в них был завораживающий ритм, уж не тот ли, что во сне? — дыхание незаметно само собой подстроилось под него, даже сердце, похоже, сокращалось в том же ритме, и даже не поднимая глаз, Ирена чувствовала, что сейчас и вода в озере, и ветви на деревьях движутся в такт. Вступил бубен, и его удары окончательно подчинили окружающее единой воле — но это была не воля шамана, его самого вела пульсирующая сила, разлитая в Срединном мире, он лишь влился во всеобщий поток, сделав его слышимым и зримым. Внезапно заныл порезанный палец, выступила кровь и капнула на землю — раз, другой, третий. Одновременно с ударами бубна. Хотела поднять руку, лизнуть царапину — но поняла: нельзя. Можно только сидеть на пятках, раскачиваться в едином с миром порыве… да и палец уже не болит, кажется.
В общую мелодию влились тихое бряканье и постукивание. Краем сознания проскользнуло: значит, шаман уже не сидит, встал, движется. Бесчисленные деревянные, костяные и металлические предметы, нашитые на его одеяние, ударяются друг об друга, ни единым звяком не нарушая, тем не менее, звучание мира, — наоборот, оттеняя и дополняя его.
Потом голос взлетел вверх, бухнул бубен — и мелодия пошла на спад, все тише, тише, начали выпадать отдельные звуки, плеснула не в такт вода, на другом конце поселка гавкнула собака, наваждение рассеивалось и наконец схлынуло. Люди зашевелились, Ирена машинально лизнула-таки палец, подняла голову — шаман сидел на том же самом месте, плечи опущены, бубен лежит на коленях. Устал, наверно? Но тут он одним гибким движением поднялся на ноги. Повернул голову — и, хотя лица по-прежнему не было видно за густой кожаной завесой, Ирена почувствовала внимательный изучающий взгляд.
Выпрямилась, встала, ежась под этим пронзительным взглядом. Смотрел, молчал, потом произнес:
— Твоя кровь. — Кивнул. — Сильная защита.
Ирена шевельнула губами, но голос пропал.
Правый угол рта на открытой половине лица искривился, и она не сразу поняла, что это была улыбка — а шаман уже шел к берегу, уверенно ступая мягкими сапогами, и тихо позвякивали амулеты на кожаном наряде.
Взвыл мотор, черная лодка развернулась и покатилась к Чигиру. На гальку выплеснула волна, вторая. В лицо мягко толкнул порыв влажного холодного ветра.
Солнце за спиной уже нырнуло за лес, а она и не заметила.
--
Кончилось лето, начался учебный год. Вернулся от родственников муж Велке, худощавый, носатый, длинный очкарик Михаэль Ренич. Два десятка подростков уехали в Нижнесольский интернат, и Ерка с ними. Ирена перенесла пожитки в комнату при библиотеке. Здесь возле печки, уже приведенной в порядок, стоял такой же топчан, как и у Хелены, и на нем, уютно свернувшись на Иренином спальнике, сладко посапывал пестрый кошачий подросток по имени Кош. Коша принес Ерка перед отъездом в школу.
Погода испортилась, с озера непрерывно дуло, местные не обращали на ветер внимания. Начинался осенний лов — шельпа шла нереститься в верховья Соленги. Мужское население Тауркана целыми днями рыбачило. Возвращались мокрые, довольные, на сапогах чешуя. В каждом дворе потрошили добычу. Жарили, варили, сушили, коптили, солили. Собаки и кошки блаженствовали, дремали в будках и в тихих закутках, сытые сверх всякой меры. Над поселком плыл запах ухи и дыма, поднимаясь к набухшему дождем небу — серому, низкому, тяжелому.
Библиотека пустовала. Взрослым было не до книг, дети забегали изредка после школы и спешили по домам — помогать матерям. Ирена возилась с недоразобранными фондами, потихоньку переплетала рассыпающиеся тома, настроение было сонное и унылое. И с каждым днем сильнее мерещилось в воздухе что-то нехорошее, будто дышать становилось все тяжелее и тяжелее.
Наконец настал день, плохой с самого утра. Ни вчера, ни позавчера книгами вовсе никто не интересовался, и сегодня, похоже, не придут. Она бы и совсем не выходила из дома, но деваться некуда: надо было сбегать за водой, вскипятить чайник, накормить Коша, подмести, кое-что постирать, а потом отпереть библиотеку и ждать — вдруг кто заглянет.
Крутилась по хозяйству, хлопотала по мелочи. Около одиннадцати вышла на крыльцо вытряхнуть половик. Ветер дернул за волосы, рванул из рук полосатую тряпицу — чуть не выпустила, — шлепнул по лицу, засунул за пазуху холодную лапу. По серой воде озера ныряли, появляясь и исчезая, пенные гребни. Над Шаман-камнем висело нечто круглое и темное, издали напоминающее голову демона, и даже огненные волосы были, летели по ветру. Рыбачьи лодки неслись к берегу, тыкались в гальку, люди выскакивали, вытаскивали поспешно суденышки из воды и бежали к домам, размахивая руками, и еще прежде, чем Ирена разглядела, что впереди всех бежит Саукан, она услышала его крик:
— Ноа! Ноа!
Со стороны дома старухи Маканты бухнуло охотничье ружье. Раз, другой.
Поселок охватила лихорадочная суета. Загоняли во дворы детей и коз, затворяли калитки, гремя засовами, хозяйки сдергивали с веревок белье. Собаки подняли лай.
