Алекс фон Готт - Белый Дозор
— Я понимаю. Знаете, Лёша, я вот уже в годах, а всё за баранкой. Получается, что карьеры никакой не сделал, армейская не в счет, — Виктор рассмеялся. — Ну, может, только шоферскую карьеру. В том смысле, что не мусор по дворам собираю, а вас в такой вот замечательной, государством данной, — он погладил руль «Ауди», — машине вожу. А так, оно, конечно, карьеры никакой. Вот вроде бы и можно обо мне подумать: «Да что он видел? Войну, казарму и баранку». Но нет, всё не так. Я когда из Афганистана вернулся, то моя меня дождалась, хотя претендентов было, я вам скажу, о-го-го! И вот мы с ней уже почти тридцать лет вместе. Троих детей прижили, все при деле, учатся, работают. Нормально всё, хоть и нету палат белокаменных. Счастлив ли я? Вот вы меня спросите, Лёша. Спросите!
— Счастливы ли вы? Конечно, счастливы, — Спиваков ухватился пальцами за переносицу, словно хотел снять невидимое пенсне. Ему вдруг стало казаться, что глаза словно ветер запорошил песком.
— Черт знает, что за лето такое? — пробормотал Алексей. — Дожди, холодно. Осень начинается в июне. Знаете, я с уходом Марины стал каким-то другим человеком. Точно на ступень выше поднялся. Странное чувство. Вот что, Виктор, у меня просьба, домой не надо. Вы меня вот прямо здесь высадите. Не бойтесь, я потом доберусь как-нибудь.
Это был бывший дом Марины. Шофер без слов свернул во двор, занял свободный проем между машинами:
— Вы идите, Алексей Викторович, я вас тут подожду, — шофер старательно не смотрел на Лёшу, упрямо выпятил мощный волевой подбородок. — И не просите, чтобы я уехал. Во-первых, я за вас головой отвечаю, сами знаете, перед кем. Во-вторых, вы промокнете, а у меня есть термос, а в термосе чаёк с лимоном, — он прищелкнул языком. — Горяченький.
Лёша чуть не вспылил, хотел даже послать шофера за этот его «чаёк», но, конечно, сдержался. Он никогда не разрешал себе ничего подобного. Происхождение не позволяло и воспитание. Да и благодарным надо быть Виктору за его заботу. Лёша устыдился собственной слабости, молча кивнул, вышел из машины с непокрытой головой прямо под дождь. Прошел в глубь двора, укрылся под грибком на детской площадке, посмотрел на три неосвещенных окна на восьмом этаже. Вспомнил лирика Митяева: «Посмотри, в каком красивом доме ты живешь», стало противно и совсем муторно на сердце, хоть вой в голос. В утомленном воображении появились двое Спиваковых. Они спорили. Вышло, словно у Макаревича в его «Вагонных спорах».
Один говорил:
«Рассупонился, расклеился, как картонный клоун. Ну ушла, ну и черт с ней! Марина ушла год тому назад. Год у тебя ни с кем ничего не было. Вообще ничего. Так же нельзя, старик!»
Лёша потер лоб, огляделся. Ничего особенного, лишь жутковато мелькнули из-под сонной машины кошачьи глаза. Первый спорщик внутри Спивакова продолжал:
«Ведь есть там, в институте, эта… как ее… Верочка? Танечка? Да, кажется, именно так ее зовут. Младшая научная сотрудница. Явно без ума от руководителя, строит глазки. Только помани…»
Другой спорщик насмехался, показывал пальцем, корчился, схватившись за живот:
«Помани, как же! Эта Верочка, поди, в Кузьминках, в однушке проживает вместе с мамашей. Ну, натурально! А ты небось думал, что она любимая дочь академика Левандовского и в институт, на копеечное жалованье свое, пошла по зову сердца, мол, „ах, не надо, папа, я всего добьюсь сама“? Не-ет, старина, ты не угадал. Она рада будет перебраться к тебе в Сокольники. Может, даже с мамашей своей вместе. А потом твою с мамой-профессоршей квартирку и разменяет. Чего там мелочиться? Долго ли ей умеючи? Они, такие-то вот, хватки, которые из однушек в Кузьминках да с мамашами».
Лёша помотал головой, прогоняя спорщиков, и оба ложных Спивакова тотчас пропали, стало яснее перед глазами. Чёрт с ней? Нет. Ничего не получается. От любви с помощью чёрта не откупиться, да и отогнать тоску пинком оптимизма нельзя.
Лёша еще раз посмотрел на окна бывшей Марининой квартиры, неопределенно хмыкнул, вернулся к машине. Виктор приоткрыл ему дверцу, подал дымящуюся крышку от термоса. Спиваков в несколько глотков выпил чай, благодарно кивнул шоферу, мол, «то, что надо».
— Бодрит ваш чаек, дядя Витя. Какой-то особенный, что ли?
— Сам делаю. Я что-то вроде чайного гнома: уйму секретов знаю всяких, «заварочных». Теперь домой? — спросил шофер.
— Домой. Спасибо, что подождали. А то бы я до утра просидел.
— Слушайте, Алексей, позвольте я вам совет ценный преподнесу. Найдите ее. Хотя бы для того, чтобы перестать себя накручивать, чёрт побери совсем! — ругнулся шофер. — Ну, это же ненормально! Что вы ведете себя, как бабострадалец, честное слово?! Найдете ее, поговорите, в глаза ей посмотрите. Я вас уверяю, что сразу все точки над «i» встанут, всё будет понятно и, глядишь, чем-то да и закончится. Возможно, даже хеппи-эндом, — убедительно добавил Виктор.
— Да-да, наверное, вы правы, — рассеянно ответил Спиваков. — Только с чего их начинать, эти поиски? В розыск ее подавать, что ли? На каком основании? Что я в милиции скажу?! Мы же с ней не родственники. Не муж я ей, — горько усмехнулся Лёша. — А тут припрусь, и мне ответят, что от ближайших родственников заявления не поступали, значит, искать они не станут. А? Так, что ли? Чего смотрите? Разве на мне что-то написано?
— Того смотрю, что вы, Алексей Викторович, видать, совсем в облаках витаете. Мы завтра куда с утра едем? В Кремль?
— Ну, в Кремль.
— У вас там с кем встреча?
— С Петром Никитичем.
— А он кто, Петр Никитич-то? Ге-не-рал, — по слогам произнес шофер и повторил: — Генерал! Да ему найти кого угодно — раз плюнуть.
— Как-то неловко, — начал было Алексей, но споткнулся на полуслове, увидев выражение лица шофера. Тот ничего не ответил, поставил ручку на «D» и тронул с места. Проехали немного, потом Виктор сказал:
— Генерал мировой дядька. Мы с ним вместе из Афгана выходили. Это он меня в гараж особого назначения пристроил, и дай ему за его заботу, Боже, то, что только гоже. Генерал вам поможет. Вы только попросите. Ему нравится людям помогать.
…Ночь была беспокойной. Лёша ворочался и все придумывал первую фразу, с которой он обратится к генералу. Заснул он только под утро. Да так крепко, что впервые за несколько лет проспал утреннюю пробежку.
Глава 2
Судьба Ваджеи — Черная Башня — Сердце врача — Лучше смерть, чем такая жизнь — Нельзя обижать женщин — Анна Каренина — Награда для бывшего интеллигента — Встреча на перроне — Мара-Ма — Бузинный хмель
1Впервые она почувствовала себя неважно примерно за полтора года до того самого «тайного» для Алексея исчезновения. Вернее, даже и не почувствовала еще, а поняла, что с ней что-то не в порядке. По утрам стало тянуть низ живота, и поначалу Марина не придала этому значения, тем более что вскоре всё будто бы прошло. «Верно, застудилась, с кем не бывает», — опрометчиво решила она и, что называется, рукой махнула, мол, само пройдет. Около месяца ее действительно ничего не беспокоило, но однажды (Лёша хорошо запомнил этот день) в момент их связи через ее тело прошел заряд такой острой боли, что несчастная Марина в первый момент чуть не лишилась сознания, а затем громко застонала. Алексей еще подумал, что это ее естественная реакция, так она проходит пик любовного экстаза, и втайне был собою очень доволен, ведь это он, его умение явилось причиной такой реакции Марины. Ах, если бы тогда она сказала ему правду… Но нет, ни с кем и никогда не стала бы эта гордая женщина обсуждать свое здоровье, считая это непростительной слабостью. К тому же и страшновато ей было! Вдруг Алексей еще решит, что она такая хворая, и бросит. Кому нужна подобная подружка? Ах, если бы, если бы… Всё, решительно всё пошло бы по-другому. Но нет, нет… Страх наш заставляет нас уходить во тьму и блуждать там, постепенно свыкаясь с мыслью, что тень лучше света. Стеснительность, нерешительность — порождения страха, паразиты души человеческой… Через них входит в нас печаль, злоба, зависть, наполняя нас тьмой и навсегда закрывая путь в белый свет. Ведь мы сами, по своей воле, отказываемся таким образом от света, от счастья, а виним всех и вся, лишь в зеркало никогда не посмотрим. Всегда есть в таком деле переломный момент, и для Марины именно тот день стал днем начала перехода в Навий мир, в страну черной тоски, где на первый взгляд (если пытаться что-то рассмотреть из нашего мира, мира Яви) пусто и безжизненно, но это лишь на первый взгляд…
С трудом дождавшись вечера, Марина придумала какую-то причину и ночевать, как Лёша ее ни уговаривал, не осталась. Они тогда повздорили, быть может, впервые за все время их почти безоблачных отношений. Марина категорически не хотела называть честную причину своего ухода, а Лёша не понимал, ни о чем не догадывался и всё держал ее за руку и не отпускал, и всё твердил «Почему ты не хочешь остаться?» и этим чуть не довел ее до нервного срыва. С трудом взяв себя в руки, Марина заявила, что у нее «внезапно появилось дело на пару дней, очень важное, личное», и… ушла навсегда.
