Алексей Яшин - Сизиф
Обзор книги Алексей Яшин - Сизиф
Алексей Яшин
Сизиф
Рисунок Л. Смирновой
Из раннего, тяжелой синевы, рассвета выступили горы. В ближних деревушках заблеяли овцы, закричали голодные с ночи ослы. Волы, жирные, тупые и бесстрастные, глухо замычали. Не успела смолкнуть невеселая музыка нищих горных селений, как подскочило, выпрыгнуло солнце: начал дневной путь Гелиос — в золотой, слепящей глаза смертным, колеснице, — разгоняя первыми, еще длинными лучами утреннюю рябь моря, озеленяя поросшие лесом прибрежные горы.
Выползли из хижин пастухи: замерзшие, кутающиеся в рваные плащи, мало что соображающие от быстрого, неприятного до тошноты пробуждения. Позевывая, расчесывая под тряпьем искусанное клопами тело, то один, то другой выгонял из-за загородок скотину. С хриплой руганью, щелканьем бичей, лаем собак погнали они стада на предгорные, обезлесенные поляны.
Архий, старейший в этих местах из пастухов, по привычке, как то делал уже семьдесят лет своей жизни, взглянул на дальнюю, до половины одетую облаком гору. Все было как прежде: по тропинке, уходящей ввысь, под облака, медленно-медленно вползала на гору серая, чуть различимая фигурка человека.
— Ох, боги, боги… Тяжко ваше наказание, и умереть-то нельзя, — пробормотал Архий, вздохнул и, отпив из поясного меха глоток-другой тимьяновой болтушки-кикеона, тоже с криком погнал своих овец.
На гору же взбирался несчастный царь Коринфа, зло наказанный богами Сизиф, не сумевший в лучшие времена удержать язык за зубами.
Не одно столетие вкатывал несчастный без отдыха огромный камень на вершину горы и столько же раз сбегал вниз, вслед за камнем, сбрасываемым вновь и вновь мстительными богами Олимпа.
Злоба схватывала Сизифа, как холод пролитой на грудь декабрьской студеной воды, но привычка отверженного, привычка столетий кривила губы в усмешке презрения: к миру, к себе, к своему бессмысленному труду.
И до песчинки были знакомы Сизифу, до единой трещинки, грани проклятого камня, отполированного его ладонями. Но очередной рассвет заставал наказанного царя за тяжкой работой: начинался день, и он наваливался всем телом на камень, так что бугры мускулов растягивали кожу. И пот, обильный пот пропитывал, смешиваясь с утренней росой, тропу скорбного труда без смысла и конца…
Шли и проходили мимо сотни, потом — и тысячи лет, но никакая мольба Сизифа не долетела до Олимпа и не могла умилостивить оскорбленных богов.
Время шло, и события текли сквозь время, как через сито песок. Давно забыли полуодичавшие греки — пастухи этих гор — богов-олимпийцев, выдумали и успели похоронить новых: быть может, более добрых, а может — и слишком злых. Но по-прежнему проклятие подгоняло и цепко держало в невидимой упряжи бывшего царя Коринфа.
В пыли раскаленных горных дорог проходили мимо римские легионы. И центурионы из грамотных всадников указывали на Сизифа, объясняя солдатам: кто этот грек и за что наказан.
После были генуэзцы, потом и османские турки с восточным безразличием смотрели на крохотную точку, карабкающуюся в гору изо дня в день, год за годом.
Рассмотрел Сизифа в подзорную трубу и адмирал Ушаков, проходивший с эскадрой вблизи Ионического берега. Слышал от горцев о нем мятущийся Байрон…
Как песок через сито, утекали события, оставляя голое прошлое время и тягостный, проклятый труд Сизифа.
Но случилось нечто. В один из несчетных дней в дикую эту местность пробрались три джипа под номерами технических войск НАТО. Они подкатили по травянистой ложбине к самой горе. Вышли люди в хаки и с любопытством осмотрели гору. Уже когда они собрались уезжать, с горы сорвался большой гладкий валун, прогремел по склону и докатился до самого места стоянки машин. Не успели пришельцы сообразить — камнепад это или провокация местных жителей, — как вослед камню сбежал с горы дикого вида, заросший от век до кадыка бородой, оборванный грек в музейном хитоне. Он увидел джипы, людей в хаки и остолбенел.
— Теосос! — только и вымолвил Сизиф, подумав, что это боги.
— Здорово, парень! — по-английски, а затем и на ломаном греческом обратились они к дикарю. Но тот молчал, с ужасом и почтением глядя на них. Те пожали плечами, переглянулись, рассмеялись, сели в машины и уехали.
Со следующей недели у подножья горы стала скапливаться техника. Ходили и кричали люди в комбинезонах и, как коровы, жевали бесконечную жвачку. Потом экскаваторы, бульдозеры и самоходные буровые установки полезли в гору; на обширную поляну то и дело садились и разгружались тяжелые транспортные вертолеты.
Поначалу Сизиф не мешал строительству военной базы: все вкатывал и вкатывал понапрасну свой камень, чем немало веселил строителей; здесь не было других развлечений — ни публичных домов, ни приличного бара. Но однажды булыжник коринфского царя чуть не раздавил сержанта Вильяма Хоупа — десятника геодезистов, и тот, взбешенный, велел отогнать подальше умалишенного грека. Так и сделали. Когда Сизифа везли, как кота в мешке, в зашторенном «ленд ровере» (чтобы не запомнил дорогу назад) в сторону Коринфа, он плакал и благодарил богов за свое освобождение…
В предместье его высадили, а один сердобольный солдат-конвоир сунул Сизифу в ладонь пять серебряных монет с вычеканенными орлами, похожими на голубей.
В городе его тоже сочли за тихого идиота, и приказчик магазина готового платья, куда по вывеске догадался зайти оборванный Сизиф, ловко выудил у него пять долларов, обменяв на полтораста драхм, хотя рыночная цена была во много раз выше. И почти все бумажные драхмы он забрал у бедного царя в уплату за разнокалиберное бросовое тряпье.
Несчастный три дня бродил по городу, привыкая к новому звучанию греческой речи и ночуя на кладбище, пока не проел оставшиеся деньжонки. Его, голодного, дикого с виду, подобрал фальшивомонетчик Пироксолус и привел в свой подвал: на днях его компаньона отправили в портовой драке на тот свет, и хитрый Пироксолус решил взять дарового и неопасного в его тревожной профессии работника — объявившегося в городе юродивого.
Он быстренько научил Сизифа обращаться с машиной: заправлять бумагу и краски, прижимать и отжимать рычаги. Трудолюбивому царю не привыкать было к монотонной работе, и он ни днем, ни ночью не отходил от печатного станка, приводя неизменно в восторг и хорошее расположение духа хозяина Пироксолуса.
…Весь день Пироксолус отсутствовал: массу времени отнимала реализация фальшивых драхм. Приходил только под вечер.
Но однажды Сизиф не дождался хозяина: ни на другой день, ни через неделю Пироксолус не пришел. Он, бедняга, отправился вослед за своим прежним компаньоном, а может, и на бессрочную каторгу. Теперь Сизиф был один, пришлось ему изредка выходить в город за пищей.
