Последний Лист - Война Ангелов. Наследник (СИ)
Обзор книги Последний Лист - Война Ангелов. Наследник (СИ)
Последний Лист
Война Ангелов. Наследник
Пролог
Но кто? Кто тебе скажет,
Что вечности срок истекает сегодня,
А смерть собирает свой стол новогодний,
И плачет на елке ангел бумажный.
Вино было слишком сладким. На Церре оно всегда получалось таким, то ли в силу климата, то ли еще от чего. Дориан сделал еще глоток, после чего со злостью швырнул бокал в стену — мелодичный звон разнесся по залу. По винтажной стене начало расползалось бордовое пятно, впитываясь в полотняное покрытие, слуги будут недовольны, хозяева особняка тоже. Но ни те, ни другие ничего не скажут. Виктория бы сказала… Сардинес сморщился от боли, затем начал растирать виски — помогало плохо, но хоть что-то. С недавнего времени он начал подозревать, что болела не голова, это душа его ныла. Почему ее не было рядом?.. Виктория… Он позвал слугу и приказал убрать осколки и принести воды. Слуга покорно подчинился, здесь всем двигала тупая покорность, никто даже не задумывался, что может быть что-то еще кроме покорности. Виктория бы… О чем бы Дориан не пытался думать, мысли тянулись к ней, к его Виктории. К его? Он знал, что обманывался — она никогда не была его. А когда на горизонте нарисовался этот блондин… Стакан воды полетел в том же направлении, что и вино, слуга, даже не вздрогнув, принялся убирать и эти осколки. Стоявшая рядом горничная, не дожидаясь приказа, налила новый и подала господину.
Вместо битья посуды Дориан Сардинес, за одну войну поднявшийся от брошенного неудачника до главы четырех союзных республик, посмотрел на пленника. Грязный мальчишка в синяках и ссадинах сидел все там же на полу, где его кинул охранник, руки, скованные цепями, грациозно лежали на коленях, спина прямая, голова гордо вскинута, взгляд спокоен и чист.
— Встань! — приказал Сардинес, мальчишка нехотя подчинился, — Подойди, — шаг вперед, — Ближе подойди! И не зли меня еще больше! Вот так-то. Ты вообще понимаешь всю серьезность ситуации, гаденыш?! — Сардинес отвесил увесистую пощечину, мальчик пошатнулся, но устоял, с уголка губ стекла струйка алой крови, — Так ты понимаешь?!
— А вы? — пугающе спокойный детский голос.
— Твой отец мертв, спасать тебя некому. Вряд ли имперские дворяне кинутся вызволять из плена никому ненужного ублюдка.
— Понимаю.
Дориан стукнул кулаком по столу, аллийский хрусталь весело зазвенел, будто бы ждал своего часа. Горничная поправила съехавшие приборы на столе и вернулась на свое место. Мальчик все так же стоял, с гордо вскинутой головой, кровь из разбитой губы капала с подбородка на лохмотья, бывшие некогда рубашкой.
Совсем недавно точно так же перед Сардинесом стоял крушитель его надежд, Артур Солеанский, император, волей Создателей, и потомок одного из ангелов, не стонал, не умолял, не откупался. Вот Виктория — она боялась, она знала…
— Твоя мать мертва.
— Более чем, — снова согласился мальчик, его, как и отца, звали Артур, пока еще просто Артур. Дориан удивился своим мыслям, в них он неосознанно давал мальчишке шанс. Может не убивать его, а продать на рудники или какому-нибудь извращенцу? Нет, слишком просто.
— Более чем? — зачем-то повторил Сардинес, и ему показалось, что от этих слов головная боль усилилась, неся с собой не самые приятные воспоминания.
На Виктории было одето нечто, более напоминающее рубище, нежели платье, такие делают разве что в отстающих в развитии планетах, закрытых от вмешательства волей Создателей. Женщина была бледна, плакала, бросалась на колени, но Кагами Лэн всегда поднимала ее на ноги и заставляла стоять. Повторялось это так часто, что Дориану просто надоело, и он велел Лэн уйти, забрав с собой охрану.
Вид умоляющей его о пощаде стервы ему понравился. Эта ведьма, бросившая его двадцать лет назад ради смазливого сына императора Самуэля, сейчас обещала ему не только себя, но и вообще все что угодно. Тогда он ударил ее, затем еще раз и еще. Он не собирался ее убивать, только сломать окончательно. А ведь эта вдовушка, узнав о пленении мужа, не кинулась со всех ног его спасать, на полгода исчезнув, и вот вернулась вымаливать освободить сына. К слову, мальчишка был в плену недолго — чуть меньше недели. Отправь он за выродком чуть позже, и Виктории ему не видать. Не в таком виде уж точно. Но на вопрос, где же она была, женщина не отвечала, сколько ее не били, какие наркотики не применяли, а когда угрожали сыну — лишь плакала и умоляла. Вот и в этот раз, когда они остались без охраны, все было, как и обычно: Виктория тихонько поскуливала, даже не пытаясь встать, а Дориан пытался понять, за что он ее полюбил.
— Прекрати скулить, гьёджит, разве животныем вроде тебя не нравится сила? — он схватил со стола нож и, перевернув женщину на спину, вспорол ей платье; она не сопротивлялась, прекрасно понимая, что сейчас будет, только повернула голову вбок, но он с силой повернул к себе, — И не отводи взгляд, не хочу, чтобы ты представляла себе Солеанского, — и что-то такое промелькнуло в ее взгляде, что заставило вздрогнуть самого Дориана.
На короткий миг он ощутил себя жалкой дрожащей тварью, почуявшей свою смерть, и это ему не понравилось. Он отбросил нож в сторону, затем отшвырнул заскулившую на манер дворовой шавки женщину. Его трясло, выворачивало наизнанку. В голове звенело, перед глазами плыло, к горлу подступила тошнота. Что эта ведьма с ним сделала? Он подошел к ней, с трудом удерживаясь на ногах, намереваясь задать этот вопрос, но так и не задал. В чайных глазах Виктории застыл непередаваемый ужас, и уже через пару секунд она вскинулась, закрываясь руками, и издала нечленораздельный животный крик.
Больше он не помнил, мир померк и обрел краски только тогда, когда его начала тормошить испугавшаяся не на шутку Кагами.
— Мади Дориан! Мади Дориан! — голова болела, а действия Лэн только усиливали боль, он резко отшатнулся, ударившись о стену, у которой сидел.
— Я в порядке, в порядке, — поспешил заверить ее Сардинес, — Где Виктория?
— Там, — голос капитана Лэн, повидавшей множество смертей, убившей собственного отца, дрогнул.
Кагами указала в сторону собиравших что-то в контейнер для мусора солдат из его личной охраны. Тело женщины, разорванное на части, словно бы мумифицировали. Голова лежала отдельно, волосы поседели, а широко распахнутые от ужаса глаза стали мутно белыми. И нигде не осталось ни капли крови. Дориан боялся спрашивать, что здесь произошло, кто это сделал, и еще больше он боялся, что спросят его.
