Анна Одувалова - В когтях тигра
Анна Одувалова - В когтях тигра краткое содержание
Анна Одувалова
В КОГТЯХ ТИГРА
ПРОЛОГ
Хенсон, 1898 год
Нужно было бежать очень быстро, хотя Чжи Вон смутно представлял куда. И как долго еще нужно продержаться. Опасность подстерегала повсюду — пряталась в темных подворотнях, ползла по крышам и проникала сквозь стены. С ней нельзя было справиться, только сбежать. Дед, которого не осталось в живых, смог разгневать того, чья сила и власть не имели границ.
Узкие, темные, петляющие улицы слились в одну бесконечную дорогу, похожую на извивающуюся змею. Хотелось упасть на пыльную землю, сжаться в комок и сдаться на милость сильнейшего, но дед сказал: «Беги, пока можешь дышать, — это важно», — и нужно было исполнить его просьбу. А воля умирающего деда — больше чем просто слова. Приказ, ослушаться которого нельзя.
Совсем еще маленький мальчишка скрывался в тени домов и низко припадал к пыльным, утоптанным тысячами ног улицам, пробираясь к портовому району города. Ночью здесь было безлюдно и тихо. Люди боялись и прятались в дома, отгораживаясь стенами от тех, кто хозяйничал в городе. Дед сказал: «У берега корабль с русскими. Он последний. Больше кораблей в далекую северную страну не будет. Военное сотрудничество прервано, и там, далеко за морем, безопасно. Там можно скрыть пинё от Него».
Чжи Вон не знал, кто «Он», и не понимал, что такого особенного в обычном женском украшении, но сжимал простые костяные пинё сильнее и бежал, несмотря на то, что легкие горели от боли. До порта осталось совсем недалеко — несколько кварталов, но их еще нужно преодолеть, а Чжи Вон уже выбился из сил. Он знал, что за ним будут гнаться не обычные люди, но когда из темных углов багряным туманом сползлись и преградили дорогу вонгви, опешил и инстинктивно попятился назад. Страх липкий, заставляющий дрожать колени, мешал думать и действовать, но мальчишка сглотнул, зажмурился и кинулся вперед, подныривая под полупрозрачными фигурами неповоротливых вонгви.
Твари не действовали сами по себе, они находились в подчинении у кого-то более страшного и могущественного. Чжи Вон чувствовал подавляющую силу людей или нелюдей, идущих по его следу. Они спешили, так как прекрасно понимали, что далеко за морем им не найти пинё. Неужели невзрачное украшение стоит жизни?
«Плакать нельзя» — так говорил дед, сплевывая кровавую слюну. Нельзя. Слезы — это слабость, а слабость — это смерть. Вот Чжи Вон и не плакал. Он тратил все свои силы на то, чтобы успеть. Далекий гудок известил о том, что корабль отходит, а до порта было еще далеко.
Неправильно! Дед сказал, его должны дождаться! Они не могут уйти без него. Сердце стучало в груди, как испуганный воробей, тошнота от усталости и страха подкатывала к горлу, а на затылке чувствовалось ледяное и смрадное дыхание вонгви.
Брошенная красная тряпка с защитным символом, нарисованным кровью, должна была задержать их ненадолго. Чжи Вон оставил ее до последнего момента и сейчас кинул, надеясь, что дед был прав и знал, что делал. Духи замерли, очарованные красным лоскутком, который в темноте казался буро-коричневым, и начали кружить над ним, а Чжи Вон бросился со всех ног к кораблю.
Дед не обманул. Его действительно ждали — непривычно высокий мужчина со светлыми, но не седыми волосами и глазами неестественного голубого оттенка подхватил мальчишку на руки, поднялся на палубу и скрылся в каюте.
К тому времени, когда на причале появились несколько разозленных мужчин, корабль уже смотрелся чайкой, присевший на волны, над которыми занимался рассвет.
ГЛАВА 1
Питер, наши дни
— Оп-па…[1] — мечтательно протянула Ленка, которая сидела по правую руку от меня. Она томно вздохнула, и узкая блузка опасно натянулась на полной груди — пуговички были маленькие и постоянно расстегивались. Подозреваю, Ленка прекрасно об этом знала и именно поэтому из блузки не вылезала. Я закатила глаза, демонстрируя отношение к всеобщему помешательству, и уткнулась в тетрадку.
В аудиторию вошел он — мечта всех девчонок нашего курса — преподаватель корейского языка Ли Ком Хен. Он просил называть себя Ли-сонсенним,[2] но для нас это было как-то непривычно и дико, поэтому мы между собой сокращали до почти панибратского «Ком Хен», а на парах первое время читали обращение по бумажке. Потом, правда, привыкли.
Он был, пожалуй, даже слишком высок для среднестатистического корейца и, наверное, красив. Я общих восторгов своих дорамосдвинутых подруг не разделяла, потому что корейских сериалов не смотрела, а Ли Ком Хена панически боялась, как и предстоящего через пару месяцев экзамена. Корейский мне давался с великим трудом, и я уже раз двадцать пожалела, что именно его выбрала как второй язык для изучения в университете.
Зато остальные мои одногруппницы усиленно зубрили чамо хангыля[3] и мечтали, что когда-нибудь Ли Ком Хен бросит на них хоть один неравнодушный взгляд. Но преподаватель, как и положено настоящему азиату, был отстранен, сдержан и строг. А еще безупречен во всем: в манерах, в вежливой, иногда мелькающей на губах улыбке и в одежде. Костюмы на нем не мялись, к ботинкам не прилипала пыль, а воротник белоснежной рубашки всегда оставался свеж. И это лично меня раздражало, особенно воротник! Ли Ком Хен казался человеком-роботом, а, значит, на экзамене придется туго. Не помогут ни слезы, ни уверения «нуяжеучила». А это плохо, так как знания, которые он каждую пару вкладывал нам в головы по чайной ложке, не задерживались, и оставалось все меньше шансов сдать экзамен своими силами.
Но до сессии еще было время, и я уже второй месяц с интересом наблюдала за тем, как стайка восторженных первокурсниц пытается растопить ледяное сердце преподавателя. Было интересно, что победит: холодная сдержанность Азии или русский азарт. В общей охоте участия не принимали всего трое — две девчонки, у которых были парни, ну и я, так как изучать язык пришла совсем не из-за любви к киноискусству Юго-Восточной Азии.
— Не понимаю! И зачем тебе корейский при таком раскладе? — Вопрос эффектная блондинка Ленка задавала мне уже раз пятнадцатый с начала обучения.
Я только пожимала плечами. Не пересказывать же всем, что корейской крови во мне совсем чуть-чуть, но она есть. Моего прапрадеда на рубеже веков привез из Кореи в качестве слуги один морской офицер. Нерусская фамилия затерялась в поколениях, и моя бабушка стала Романовой, а в чертах ее сына почти не осталось ничего корейского, как и в моих. Но это не мешало стремиться как можно больше узнать о родине своих предков.
