Людмила Милевская - Восход Черной луны
— Скажи, ведь это была ты?! Ты?!
— Да, да, да! Это была я! И не спрашивай, как все случилось. Я и сама не знаю…
Андрей грустно улыбнулся.
— Я знал, что это была ты. Даже если бы ты сейчас не призналась, ничего бы не изменилось. Я знал! Я точно знал!
Он обнял Ирину, запутался в ее волосах, и целовал, целовал… Целовал ее шею, ее плечи, ее руки, груди…
— Я не хочу больше расставаться с тобой, я слишком долго искал тебя, я не вынесу разлуки, мне без тебя не жить…
— Мне тоже… тоже… — вторила Ирина.
Вторила против своей воли, против желания. Она ничего не могла поделать с внезапно охватившей ее нежностью, ах нет, не только нежностью, любовью.
— Это какое-то наваждение, — сказал он, продолжая ее целовать, — колдовство какое-то, волшебство…
— Да, именно колдовство, именно волшебство, — тихо произнесла она, нащупывая на груди медальон, надетый Ляной.
Она недоумевала, почему Андрей не обращает внимания на этот роковой медальон, будто бы и не узнает его.
— Вот, посмотри…
Ирина отстранилась от Андрея, сняла медальон и протянула поблескивающее на солнце украшение. Он взял его, рассеянно покрутил в руках. Ирина видела, что мысли Андрея далеки от этого кусочка диковинного металла.
— Как? Разве ты не узнаешь его? — изумилась Ирина.
— Кажется, я где-то видел уже такой же, — неуверенно сказал Андрей.
— Странно… ты забыл… Это было давно… Ты еще учился в школе… Постарайся вспомнить… Ты хотел сделать матери подарок…
— Я никогда не делал матери подарков, тем более в школе. Что я, девчонка?
— Как? И ты не ходил к соседу ювелиру? Неужели ты забыл?
— Да нет же, ты что-то путаешь. У меня прекрасная память. Не было среди моих соседей ювелиров. Это точно, можешь не сомневаться, — уверенно ответил Арсеньев.
Что-то надломилось внутри Ирины. Боль! Невыносимая боль заполнила ее душу. Она поняла, догадалась о страшном одиночестве Елены Петровны — женщины, посвятившей всю жизнь единственному родному, драгоценному и такому черствому, жестокому человеку. Ирину внезапно озарило;
«Она, наверное, придумала немало сказок о сыне, о его внимании к матери, любви, заботе. Придумала и рассказывала соседям, знакомым, забывая о том, что это неправда, и уверовав уже в то, что сын действительно нежный, отзывчивый и заботливый. Боже! Как же она несчастна!» — ужаснулась Ирина.
Она вспомнила просветленную улыбку на лице Елены Петровны, когда та поведала ей историю с медальоном, с этим дурацким ювелиром, с полудрагоценным камнем…
— Боже мой, боже мой, — едва не стонала от боли Ирина.
Теперь, когда она сама была матерью, это открытие оказалось столь мучительным, что не хотелось верить в него, хотелось тут же найти опровержение страшным догадкам.
— Андрей, а ты давно писал матери? — с надеждой спросила она.
— Никогда не писал. Я вообще не люблю писать письма.
— Ну… тогда звонил?
Он удивленно посмотрел на нее.
— И не звонил никогда… А почему тебя это интересует?
— Просто так… А когда ты видел ее в последний раз?
В его глазах появилась тревога.
— А что? Ты что-то о ней знаешь? Да, почему ты решила, что я делал ей подарок? — наконец заинтересовался он. — Ты знаешь мою мать? Она жива? С ней что-то случилось? Признаться, я не видел ее лет десять…
— Нет, нет, — поспешно воскликнула Ирина. — Я ничего о ней не знаю. Просто так, фантазирую.
Она сама не понимала, отчего не призналась Арсеньеву в том, что недавно видела Елену Петровну. Какая-то странная неведомая сила удержала ее.
Андрей легонько сжал ее ладошку в своей большой, сильной руке и спросил:
— Ты обещаешь всегда быть рядом?
Ирина хотела крикнуть:
— Нет, нет! Ни в коем случае!
В груди у нее похолодело. Страх! Тошнотворный, черный, умопомрачительный страх сковал ее душу, но она улыбнулась и ответила:
— Конечно, любимый.
Андрей обрадовался, снова зарылся в ее волосах, зацеловал, заласкал… Она не возражала. Так легче было спрятать слезы.
— Я обманул тебя, но сейчас уже можно сказать правду. Здесь неподалеку, всего километров десять, есть село. Там живет мой друг, у него машина. Мы пойдем туда, прямо сейчас, а завтра уже будем гулять по Тбилиси. Я знал, я всегда знал, что когда-нибудь мы будем вместе, потому что по-другому не могло быть. Что бы мы ни делали, куда бы ни забросила нас судьба, все равно в конце концов мы будем вместе. Я знал это! Знал!
Андрей помолчал, пристально всматриваясь в глубину бездонных Ирининых глаз, и тихо, торжественно произнес:
— Ты не подумай, Ира, что я сошел с ума. И ты не думай, что сказанное мной продиктовано благодарностью за мое чудесное спасение. Нет. Здесь дело совсем в другом. То, что я скажу тебе, — неизбежность.
Он смущенно замолчал, задумался, но затем, словно решившись на что-то важное, твердым голосом, совсем не подходящим к этим словам, заговорил вновь:
— Я люблю тебя, Ира. И мы обязательно будем вместе. Нам не нужно для этого что-нибудь делать. Нужно лишь не расставаться. Я знаю — так будет. И еще я верю в то, что и ты полюбишь меня. Иначе просто не может быть. Иначе зачем я остался на этой земле? Зачем ты оставила меня жить?
Андрей смотрел на нее с такой тоской, что она не знала, куда девать глаза.
— А знаешь? Говорят, эта игрушка заговоренная и сделана из такого прочного металла, который не поддается никакой обработке, — с улыбкой произнесла она, кивнув на руку Андрея, в которой он продолжал сжимать медальон.
Она сказала это лишь потому, что не знала, как ответить на его вопрос, не знала, как себя вести, сказала просто, чтобы перевести разговор в другое русло, но Андрей почему-то обрадовался.
— Правда?! Это точно?! А вот сейчас и проверим, — воскликнул он.
Все произошло мгновенно. В одну секунду. Ирина даже не сразу осознала, что именно произошло. Молниеносно в руках Андрея оказался кинжал, один удар — и взметнувшийся в воздух медальон распался на половинки.
— Вот это да!!! — возликовал Арсеньев, с любовью глядя на кинжал. — Не обманул чертов маджахед.
Словно яркая вспышка озарила небо, а потом на солнце набежали тучи, и мир померк, поблек и сузился.
Ирина как слепая шарила по траве в поисках подарка Ляны. Лицо ее почернело. Ей сделалось дурно. Она нашла разрубленные кусочки медальона и отрешенно смотрела на них. Андрей выхватил их у нее, не переставая торжествовать.
— Надо же, как легко и точно разрубил, — смеялся он, изучая ровный срез.
Туг он заметил перемену в Ирине.
— Расстроилась? Ну прости, я не подумал. Я тебе лучше куплю с вот такенным бриллиантом!
