Сергей Снегов - Посол без верительных грамот
С экрана зазвучал другой голос, растерянный и добрый:
— Простите, господин президент парламента, я временами бываю... Поверьте, я очень смущен!..
— Рад за вас, что вы смущены своей бестактностью, Ферма, — продолжал человек в кружевном воротнике. — И что вы временами «бываете», я тоже знаю. Весь вопрос, где вы бываете. Бывать на службе вы не имеете времени. Ну-с, я слушаю. О чем вы размышляли?
— У меня сегодня счастливый день, господин президент. Я наконец осуществил давно задуманное!
— Вот как, счастливый день? Осуществили задуманное? А что вас так обрадовало, Ферма? Неужели вы задумали разобраться наконец в том ворохе дел, что накопился у вас в ратуше, и осуществили задуманное? Неужели теперь никто не будет тыкать в вас пальцами, как в лентяя? Ферма, может быть, вы задумали взяться за ум, как этого требует ваше благородное происхождение и незаурядные знания, а также общие пожелания граждан нашего города, и осуществили это? О, если это так, Ферма, я вместе с вами воскликну: «Да, он имеет право быть счастливым!» Что же вы опустили голову?
— Господин президент... Я сегодня нашел доказательство одной замечательной теоремы, и какое доказательство!
Толстяк взял за локоть невидимого на экране Ферма.
— Сделаем два шага в сторону, господин советник. Вот цирюльня нашего уважаемого Пелисье, а вот его реклама — уличное зеркало. Вглядитесь в зеркало, Ферма, и скажите, что вы видите?
— Странный вопрос, господин президент! Я вижу себя.
Теперь с экрана глядел второй собеседник — худое, удлиненное лицо, высокий, плитою, лоб, резко очерченный нос над крохотными, ниточкой, усиками, черные волнистые — свои, а не накладные — волосы, белый, платком, льняной воротничок.
— Я видел его портрет в музее, — прошептал Генрих. — Как похож!
— Какие лучистые глаза! — отозвался Петр. — И какое благородство и доброта в лице!
— Вы мешаете слушать! — пробормотал Рой. — Глаза как глаза — глядят!
А люди на экране продолжали беседу:
— Я скажу вам, что вы увидели в зеркале, Ферма. Вы увидели удивительного мужчину — не добившегося положения в обществе, теряющего любовь невесты, уважение окружающих... Вот кого вы увидели, Ферма!
И после этого не твердите мне о дурацких доказательствах каких-то дурацких теорем. Я друг вам и как друг говорю: вы конченый человек, Ферма! Вся Тулуза издевается над вами! Арифметикой Диофанта в наше время не завоевать ни денег, ни положения, ни любви. Оставьте это старье древним грекам, которые находили в цифрах и чертежах противоестественное наслаждение, и станьте наконец на уровень века. До свиданья, Ферма!
— Одну минуточку, господин президент!.. Я ведь шел к вам, чтобы... Я третий месяц не получаю жалованья, господин президент!
Толстяк снова стукнул тростью о булыжник.
— И еще три месяца не получите! Жалованье! Вас не за что жаловать. Подумайте над моими словами, Ферма.
Толстяк медленно поднимался по крутой улице, а дома стояли неподвижно. Потом дома пришли в движение, теперь улица опускалась. Дома уходили вверх, их сменяли новые — Ферма шел вниз. Улица стала тускнеть, сквозь кирпич стен и булыжник мостовой проступили буквы и знаки — мозг Ферма снова заполнили формулы. Вскоре от внешнего мира не осталось и силуэтов — на экране светило лишь сызнова повторяемое вычисление.
А потом сквозь математические знаки проступила заставленная вещами комната — картины и гобелены на стенах, высокие резные шкафы по углам. В сумрачной комнате, освещенной одним узким окном, всюду виднелись книги — заваливали диван, возвышались горками на полу. Одна, огромная, в кожаном переплете, лежала на столике — на экране руки Ферма перелистывали страницы фолианта.
На пороге комнаты стояла старуха в чепце.
— Отвлекитесь от Диофанта, господин Ферма, — говорила старуха. — Удалось вам раздобыть денег? У меня не на что покупать провизию, господин Ферма. Вы меня слышите?
— Слышу, слышу, дорогая Элоиза, — донесся с экрана торопливый голос Ферма. — Я слышу тебя самым отличным... Что ты хочешь от меня?
— Я хочу вас накормить, а на это нужны деньги.
— К несчастью, Элоиза, поход был неудачен. Президент пригрозил, что еще три месяца не будет платить.
— Боже мой, что вы говорите! Еще три месяца без жалованья!
— Пустяки, Элоиза! Всего девяносто один день. Продай что-нибудь, и мы отлично проведем эти три месяца.
— А что продать? Самое ценное у вас — книги, но вы не разрешаете даже пыль с них стирать.
— И не разрешу, Элоиза! Книги святей икон.
— Не кощунствуйте! Может, продать шкаф?
— Правильно! На что нам так много шкафов?
— А куда вы будете класть свои книги? Я лучше предложу старьевщику господину Пежо наши гобелены.
— Ты умница, Элоиза! Гобелены давно мне надоели. Сейчас я их сниму со стен.
— Постойте, господин Ферма! Я вспомнила, что они закрывают места, где отлетела штукатурка. Лучше шкафы!..
— Вот видишь, я первый сказал о шкафах. Зови Пежо, а пока, пожалуйста, оставь меня. У меня важное вычисление.
— У вас всегда важные вычисления. Я должна еще кое-что сказать.
— Говори, только поскорее.
— Вчера у Мари был день ангела. Вы забыли об этом?
— Что? Я забыл о дне ангела своей дорогой невесты? Как у тебя язык повернулся сказать такое, неразумная Элоиза! Да я вчера только о Мари и думал! Весь день думал о ней.
— И не пошли ее поздравить! Вас пригласили к ней, но вы не явились.
— Ах, черт! Правильно, не пошел... Именно вчера мне явилась великолепная идея, и я немедленно сел ее разрабатывать. Поздравь меня, Элоиза, я добился необыкновенного успеха!
— Все ваши успехи в арифметике не помогут мне сварить даже постного супа. И они не восстановят потерянных надежд на устройство семьи!
— Что ты каркаешь? Какие потерянные надежды?
— Я так хотела вашего счастья, я так любила Мари!..
— Элоиза, твои слезы разрывают мне сердце! Вытри глаза! Ты сказала что-то странное о Мари, я не понял.
— Она недавно приходила, ваша Мари. И она сказала, что по настоянию родителей и по решению своего сердца освобождает вас от вашего обещания... Она раздумала связывать свою жизнь с вашей... Что с вами, господин Ферма?
— Ты что-то спросила, Элоиза? Нет, я...
— Что вы собираетесь делать?
— А что я могу?.. Если вдуматься... Правда, я люблю ее... Но еще не было на свете женщин, которые довольствовались бы одной любовью!
— Много вы знаете о женщинах! Вы свою арифметику знаете, а не женщин. Слушайте меня, господин Ферма. Мари от нас ушла к вечерне. Вечерня кончается через час. Идите к собору, объяснитесь с ней. Дайте обещание зажить по-иному. Она любит вас, поверьте старухе!
