Лев Гурский - Есть, господин президент!
— И сейчас она у вас? — Сердце мое забилось часто-часто.
— Да нет, Яна Ефимовна! — развел руками Тенгиз. — Мы ведь, когда с Большой Якиманки, из «Сулико», значит, съезжали, то собирались в большой спешке. Кочетков нам условие поставил: раз деньги проплачены и он, дескать, теперь хозяин, мы должны выметаться оттуда в двадцать четыре часа. Что под руку попалось, то и взяли. Чего не попалось, того и не надо. Никакой, признаюсь, особой ценности я в той рухляди не видел. До сих пор не пойму, чего этот Хаммер так скандалил…
— Значит, книга сейчас где-то в ресторане «Сулико», на Большой Якиманке? — со скучающим видом переспросил Лаптев.
— Все возможно, — усмехнулся Тенгиз. — Может, она еще лежит где-то у Кочеткова в чулане. А скорее всего, он давно ее с мусором выкинул. Вид-то у книжки этой, по правде говоря, и так непрезентабельный, а я ее вдобавок в старую газетку какую-то завернул. Макулатура — она и есть макулатура… Ну что, я еще одну бутылочку несу? Соглашайтесь, не пожалеете.
Глава двадцать восьмая Гонки фанерных верблюдов (Иван)
Рыбак рыбака видит издалека. Одинаково заряженные полюса взаимно отталкиваются. Три азиатские рожи в европейских костюмах еще не успели зайти в мой кабинет, поклониться по-восточному и сесть, а уже мне не понравились. Крайне. В этой троице я с сожалением узрел родственные души. Мой прежний гость, столп официальной науки академик Ганский, смахивал на пожилое дитя. Эти же трое неформалов — один старый, двое помоложе — сами, наверное, всю жизнь отнимали у деток сласти и игрушки. Да еще уверяли недотеп, что без сладкого и игрушечного жизнь станет счастливей и богаче.
— Короче, — сказал я вместо приветствия. — Мой рабочий день уже практически закончен, я устал, так что обойдемся без увертюр и реверансов. Сегодня мне нужны ответы на кое-какие вопросы. Наша правильная наука их не признает в принципе, зато, возможно, кое-кто из вас сумеет мне помочь. Гонорара за услуги вам тут не заплатят, не мечтайте, а вот на дружбу можете рассчитывать.
На доселе невозмутимых бронзовых рожах гостей промелькнул живой и хищный интерес. Не сомневаюсь, сюда они прискакали именно в поисках моей дружбы. Денег-то у них, я думаю, и без меня навалом — как рыбы на одесском привозе в базарный день.
— Но, — продолжил я, — прежде чем начать задавать вопросы, я хочу получить доказательства. Я должен убедиться в главном: ваши фанаты не зря выбрасывают на вас целую кучу бабла. Есть у меня подозрение, что вы, милые люди, — жулики.
Трое ничуть не удивились и не обиделись моим словам, а тут же понавытаскивали из карманов и смиренно свалили мне на стол гору разноцветных документов — грамоты, удостоверения, сертификаты, именные свидетельства. Все красивое, блестящее, с золотым тиснением и на разных языках, в том числе нераспознаваемых.
— Эти бумажки забирайте обратно и можете засунуть их себе в жопу, — вежливо посоветовал я гостям. — Такого я и сам могу отпечатать на Гознаке хоть тонну. И везде будет золотыми буквами выбито, что я почетный профессор оранжевой магии, или, допустим, Посвященный в федеральные таинства третьей степени, или, на худой конец, полпред богов Шивы и Вишну в московском военном округе. Повторяю: мне требуются доказательства. Что. Вы. Конкретно. Умеете. Делать. Что? Двигать взглядом стаканы? Заряжать аккумуляторы наложением рук? Превращать 76-й бензин в 95-й? Вот ты, — указал я пальцем на крайнего азиата. — Как фамилия?
— Мамбетов, — доложился тот.
— Что умеешь? Только не рассусоливай, говори коротко и ясно.
— Я восстанавливаю зрение. Без хирургического вмешательства, одними упражнениями.
Не бог весть какое чудо, скептически подумал я, но хоть что-то. Заговаривать людям зубы, вешать на уши лапшу и пускать пыль в глаза — это не фокус, это я и сам умею. А вот исцелять незрячих пока не под силу всей Администрации президента, вместе взятой.
— Какими еще упражнениями? Для глаз, что ли?
— Для духа. Я называю это духовной коррекцией.
— И в чем фишка? — заинтересовался я. — Ну-ка, популярно объясни мне, в двух-трех фразах.
— Мой универсальный метод, — начал Мамбетов, — состоит в том, чтобы возвратиться к начальным истокам, обнажить глубинную суть явления. Духовное просветление от постижения волной пройдет сквозь глаза, и ресурс их возобновится как бы с нуля. Я…
— Хватит теории, — оборвал я его. — Переходи к практике. Дай мне пример какого-нибудь такого истока. И попроще, чтоб я понял.
Азиат зажмурился и слегка помассировал виски кончиками пальцев. Наверное, это у него означало самоуглубленность.
— Ну, например, — сказал он, открывая глаза, — при слове «хрен» вы о чем сразу подумали? А если вернуться к истокам, то хрен — всего лишь растение, из которого делают острую приправу.
— Это и есть твоя мудрость? — разозлился я. — Все, свободен!
— А еще я учу дышать глазами, — поспешно добавил Мамбетов. — И смотреть на солнце. И видеть микробов без микроскопа. И…
— Во-о-он! — заорал я. — Выметайся! Пошел отсюда на это самое растение, из которого делают острую приправу!
Мамбетов послушался и мигом исчез из кабинета — очень надеюсь, что в указанном мной направлении. Я свирепо оглядел двух оставшихся гостей. Мои худшие опасения на их счет сбывались.
— Ты! — Я ткнул в сторону более молодого, с белоснежными манжетами и огромным, как спелый банан, носом. — Как фамилия?
— Нурмаков. — Носатый деловито извлек серебристый «паркер».
Неужто собрался конспектировать мои вопросы, начиная с первого?
— Если ты занимаешься такой же хреновиной, как и тот, можешь сразу убираться следом, — предупредил я.
— Нет, ну что вы, — мягко ответил Нурмаков. — Ни в коем случае. Я не увлекаюсь подобным примитивом, я решаю проблемы.
— Какие именно? — Я взял быка за рога. — Социальные? Военные? Демографические? Экономические? Ты, например, можешь прямо сейчас реально снизить инфляцию хотя бы на два процента?
— Инфляцию… инфляцию… — проговорил Нурмаков, задумчиво вертя «паркер» в руке. — Так вас беспокоит инфляция? Очень интересно. Давайте с вами поговорим об инфляции. — Голос его стал убаюкивающим, а авторучка нежно завибрировала в такт его словам. — Значит, вас тревожит эта самая инфляция, ага… Вы думаете, что именно она порождает в вас апатию и утрату жизненных интересссов, вызывает депресссссию, снижает то-нуссс…
Каждый слог Нурмаков теперь уже не просто выговаривал, а как будто выпевал или высвистывал. Серебристая ручка в его ловких пальцах словно бы начала оживать и грозила превратиться в верткую змейку. У меня стало еле заметно покалывать где-то в районе затылка, я встряхнул головой и вдруг отчетливо понял, что едва не поддался самому примитивному гипнозу. Нет, каков наглец!
