Лев Гурский - Есть, господин президент!
— Дождались чего? — очень осторожно переспросил я. Ход мыслей академиков предугадать трудно. Речь могла идти о чем угодно — от глобального потепления до роста цен на слабительные пилюли.
— Он еще спрашивает! Вот, быстро смотрите сюда!
С громким жужжанием кресло причалило к моему столу. Передо мной оказалась последняя страница ежедневной газеты — не из самых моих любимых, но и не оголтелая. Во всяком случае до дерзких статей про то, как в юности будущий президент Паша Волин забывал гасить свет в коммунальной уборной, здесь не опускались.
— А что такого страшного? — не уловил я. — В Москве сегодня плюс двадцать пять, ветер умеренный, преимущественно без осад…
— Левей, левей смотрите! — перебил меня Ганский. — Увидели?
Я послушно глянул левей и вновь не обнаружил ничего предосудительного. Астролог Виолетта Дубинец обещала козерогам удачный день и успех в разнообразных начинаниях. Скорпионам же и овнам, напротив, было рекомендовано поберечься — посидеть дома во избежание внезапных простуд, ушибов, вывихов и переломов конечностей.
— Пал последний бастион! — трагически объявил академик. — До сих пор у нас оставалась одна приличная газета, не позволявшая себе эту антинаучную мерзость. Теперь не осталось ни одной.
К гороскопам я был равнодушен — есть они или нет, мне глубоко фиолетово. По сравнению с иными бзиками дорогих россиян этот еще мил, отчасти он даже полезен. Таких людей нам легче окучивать. Гражданин, уверенный в том, что его судьбу определяют Сириус и Полярная звезда, не покатит бочку на партию и правительство.
Не желая, однако, заранее огорчать нобелевского лауреата, я сотворил на лице непреклонную гримасу и поддакнул гостю:
— Вся эта астрология в нашей прессе — просто плевок в душу
— Сплошное надувательство трудящихся, — добавил академик.
— Отвратительное мракобесие, — в том же тоне продолжил я.
— Галиматья несусветная, — вернул мне мячик Ганский.
— Уголовное преступление, — отпасовал я обратно.
— Гороскопы — опиум для народа, — вспомнил классику Ганский.
— Гороскопы — чума XXI века, — не подкачал я.
— Они ничуть не лучше порнографии, — врезал академик.
— Они гораздо хуже порнографии, — усугубил я.
— Надо с ними бороться, — потребовал Ганский.
— Запретить их законодательно, — откликнулся я.
— Указом президента, — присовокупил лауреат.
— И не просто запретить, — вдохновенно развил я мысль. — Этого мало. Тираж надо сжечь. Газету закрыть. Редактора высечь на Красной площади. Виолетту Дубинец отдать в штрафные роты.
Тут нобелевский лауреат опомнился: демократ и гуманист в нем все-таки перевесили пламенного борца за чистоту науки.
— Нет, запрещать нельзя, — печально не согласился он. — Это не по закону. У нас же в России, черт возьми, свобода слова.
— Правда? — удивился я. — Вы уверены? Отрадно слышать. Ну раз вы считаете, что в России есть свобода слова, вам придется поискать иные варианты борьбы… О! Вы можете объявить газете личный бойкот. Не давать им интервью. Корреспондент придет к вам за интервью, а вы его в шею, в шею! А еще можно спустить его с лестницы и сверху немного обдать помоями. Это будет симметричный ответ. И, главное, в рамках закона о печати — не подкопаешься.
— Как вы говорите? В шею? Помоями? Очень, очень интересно… — Ганский замолчал, осмысляя вновь открывшиеся перспективы.
Теперь пора было переходить к главной теме сегодняшней беседы. Но делать это придется филигранно. Бережно. Нежно. Чтобы старый хрыч не взбесился и не опробовал на мне мою же идею.
— Скажите, Марат Юльевич, — кинул я пробный камушек, — а не осталось ли в естествознании… э-э-э… каких-то «белых пятен»?
— После Альберта Эйнштейна — ни одного, — без колебаний ответил Ганский. — Все фундаментальные открытия сделаны. Картина мира полностью сложилась и описана во всех учебниках.
— Иными словами, — уточнил я, — современная наука может объяснить абсолютно все? До последнего муравьиного чиха?
— Того, что она не может объяснить, не существует в природе, — отрезал, как бритвой, нобелевский лауреат.
— А чего, к примеру, не существует? — Задавая этот вопрос, я постарался сыграть в наивность на грани идиотизма.
Марат Юльевич даже улыбнулся снисходительно моему невежеству:
— Не существует всего, что противоречит законам сохранения энергии или сохранения вещества. Всего, что не отвечает законам эволюции живой материи. Сухая вода, тонкие миры, торсионные поля, психотронное излучение, реликтовые гоминоиды — да мало ли какой дури понапридумывают? То, что нельзя получить двигатели с КПД больше 100 %, давно установленный факт, а всякие безмозглые попытки оспорить очевидное — чушь и ересь.
— Нужно не иметь ни одной извилины, чтобы не понять, какой это бред, — торопливо поддержал я. — Щелкоперы должны стыдиться.
— Им не стыдно, им сенсации подавай, — брюзгливым тоном сказал Ганский. — Как только прессе надоедают perpetuum mobile или инопланетяне, сразу появляются какие-то дети, больные аутизмом, которые будто бы видят с завязанными глазами и разговаривают с мертвецами. Или какие-то деревенские бабки — те, вы подумайте, по кофейной гуще предсказывают движение рынка ценных бумаг…
— А какова точность предсказаний? — полюбопытствовал я. — Вдруг эти чудеса можно использовать на благо родины?
— Мой юный друг, у меня богатый жизненный опыт, и не верю я ни в какие чудеса, — вздохнул академик. — Они, с моей точки зрения, являются типичным проявлением лженауки или шарлатанства.
— Но как тогда быть с евангельскими чудесами? — осторожно запустил я еще один камушек. — Ну, там, воскрешение Лазаря, хождение по водам, превращение воды в вино. Это тоже лженаука?
— Я атеист! — Своей единственной рукой Ганский сделал быстрый жест, как будто отгонял мошек. — Знаю, сейчас это моветон, но я, уж простите, человек старой закалки. Для меня евангельские истории не аутентичны реальности. Впрочем, я готов признать, что свидетели, быть может, не врали и не бредили: все так называемые чудеса поддаются рациональному толкованию. Воскрешение Лазаря — заурядный случай выхода из летаргии. Превращение воды в вино — всего лишь массовый гипноз. Факт хождения по воде любой физик объяснит флуктуациями поверхностного натяжения. Как известно, обычные пауки-водомерки проделывают данный трюк не одну тысячу лет, и никто пока еще не записал тех насекомых в мессии…
— Хорошо, Марат Юльевич, а что вы скажете об этих насекомых?
Я поманил пальцем академика, подождал, пока его инвалидское кресло окажется с моей стороны стола, и показал гостю фокус.
