Роберт Шекли - Ордер на убийство (сборник)
Инспектор вынул из кармана пальто небольшую пачку конвертов, надписанных чернилами, с наклеенными марками. Он показал мне верхний конверт, засунув остальные обратно в карман:
— Видите, кому они адресованы?
— Начальнику полиции.
— Совершенно верно: начальнику сан-францисской полиции в 1885-м году! Это его имя, его адрес и тот вид марок, который был тогда в ходу. Сейчас я подойду к почтовому ящику и буду держать конверт у щели. Вы сфокусируете ваш аппарат на конверте, включите поток электронов в момент, когда я буду опускать конверт в щель, и он упадет в почтовый ящик, висевший здесь в 1885-м году!
Я в восхищении покачал головой: это было очень изобретательно и остроумно!
— А что говорится в письме?
Он усмехнулся зловещей дьявольской усмешкой.
— Я вам скажу, о чем там говорится! Каждую свободную минуту с тех пор, как мы виделись с вами последний раз, я тратил на чтение старых газет в библиотеке. В декабре 1884-го года произошло ограбление, похищено несколько тысяч долларов, и после этого в течение многих месяцев в газетах не было ни слова о том, что преступление раскрыто. — Он поднял конверт вверх. — Так вот, в этом письме я советую начальнику полиции заняться расследованием личности одного человека, работающего в ресторане Хэринга, человека с необычно длинным и худым лицом. И если они обыщут его комнату, то, возможно, найдут там несколько тысяч долларов, в которых он не сможет отчитаться. И у него — это совершенно точно! — не будет алиби на время совершения грабежа в 1884-м году!
Инспектор улыбнулся, если только это можно было назвать улыбкой.
— Этого для них вполне достаточно, чтобы отправить его в Сент-Квентинскую тюрьму и считать дело закрытым; в те времена не церемонились с преступниками!
У меня отвисла челюсть.
— Но ведь он же не виновен в этом грабеже!
— Он виновен в другом — почти таком же! И он должен быть наказан; я не позволю ему скрыться, даже в 1885-й год!
— А другие письма?
— Можете догадаться сами. В каждом говорится об одном из тех, кому вы позволили удрать, и каждое адресовано полиции в соответствующее место и время. И вы поможете мне отправить все эти письма — одно за другим. А если откажетесь — вас уничтожу, профессор, обещаю вам твердо!
С этими словами он открыл дверцу, вышел из машины и направился на угол, даже не оглянувшись.
Кое-кто наверняка скажет, что мне следовало бы отказаться от такого применения своего аппарата независимо от последствий. Что ж, может быть, и так. Но я не отказался. Инспектор говорил правду, когда угрожал мне, — я это знал и не хотел губить свою карьеру, нынешнюю и будущую. Я сделал все, что мог: просил и умолял. Когда я вышел из машины с аппаратом в руках, инспектор уже ждал у почтового ящика.
— Пожалуйста, не принуждайте меня! — воскликнул я. — Пожалуйста! В этом нет необходимости! Вы ведь никому не рассказывали о своем плане, не так ли?
— Конечно, нет — меня бы подняла на смех вся полиция!
— Тогда забудьте об этом. Зачем преследовать несчастных людей? Не так уж они и виновны. Они никому не причинили большого вреда. Будьте гуманны! Простите их! Ваши взгляды противоречат современным представлениям о реабилитации преступников!
Я остановился, чтобы перевести дух. Инспектор Айрин насмешливо посмотрел на меня.
— Надеюсь, вы кончили, профессор? Так вот, знайте: ничто в мире не заставит меня переменить свое решение. А теперь включайте ваш ящик, будь он проклят!
Я беспомощно пожал плечами и принялся подкручивать стрелки на циферблате.
* * *Я глубоко убежден, что самый загадочный случай за всю историю сан-францисского Бюро розыска пропавших людей никогда не будет раскрыт. Только мы двое — я и инспектор Айрин — знаем ответ, но мы никогда не расскажем. Некоторое время имелся ключ к разгадке, и кто-нибудь мог на него случайно наткнуться, но я его обнаружил. Ключ этот находился в отделе редких фотографий в публичной библиотеке; там хранились сотни снимков старого Сан-Франциско, и я все их просмотрел, пока не нашел нужный. Затем я украл этот снимок: одним преступлением больше в моем списке провинностей — это уже не имело значения.
Время от времени я достаю эту фотографию и рассматриваю ее: на ней изображена группа людей в форме, выстроившихся в ряд перед зданием полицейского участка Сан-Франциско. Снимок напоминает мне старинную кинокомедию: все полицейские одеты в длинные форменные пальто до колен, а на головах — высокие фетровые шлемы с загнутыми вниз полями. Почти у всех — обвисшие усы, и каждый держит на плече длинную трость, словно собирается обрушить ее на чью-то голову. С первого взгляда эти люди похожи на каменные изваяния, но приглядитесь к их лицам внимательней, и вы измените мнение.
Особенно внимательно вглядитесь в лицо человека с сержантскими нашивками, что стоит в самом конце шеренги. На этом лице застыло выражение лютой ярости, и оно смотрит (или мне это постоянно кажется?) прямо на меня. Это неукротимое в своем бешенстве лицо Мартина О.Айрина из сан-францисской полиции; он находится в прошлом, к которому по праву принадлежит, в прошлом, куда я отправил его с помощью моего маленького черного ящичка, — в 1983-м году.
Джек Финней
ХВАТИТ МАХАТЬ РУКАМИ
Ну ладно, хватит там махать руками, слышишь, мальчуган? Знаю, что ты был летчиком. Ты хорошо летал в войну, а как же иначе — ведь ты мой внук! Только не думай, сынок, что ты все на свете знаешь о войне, да и о летающих машинах тоже. Не было войны труднее, чем та, что мы кончили в шестьдесят пятом, ты этого не забывай. Большая была война, и большие люди тогда воевали! Что там твой Паттон, или Арнольд, или Стилуэлл — нет, они, конечно, тоже не промах, ничего не скажешь, но кто был настоящим генералом, так это Грант. Я тебе об этом никогда не рассказывал, потому что самому генералу дал клятву молчать, но теперь, я думаю, можно, срок уже прошел. Так вот, угомонись, мальчик, спрячь руки в карманы и слушай меня!
В ту ночь, про которую я расскажу, — когда я встретился с генералом, — я ничего такого не ожидал. Я знал одно — едем мы с майором верхом по Пенсильвания-авеню, а куда и зачем — он не сказал. И вот мы трясемся себе не спеша, держа поводья в одной руке, и у майора к седлу приторочен спереди какой-то большой черный ящик, а его острая бороденка так и мотается вверх-вниз.
Было поздно, одиннадцатый час, и все уже спали. Но сквозь деревья ярко светила полная луна, и ехать было приятно — четкие тени от лошадей сквозили рядом с нами, и ни звука вокруг, только гулкий стук копыт по утоптанной земле. Ехали мы вот уже два дня, по дороге я то и дело прикладывался к трофейной яблочной водке — только тогда это еще не называлось трофеями, мы говорили “отправиться на фуражировку” — и теперь дремал в седле, а за спиной у меня болталась моя труба. Потом майор толкнул меня в бок, я проснулся и увидел впереди Белый дом.
