Роберт Шекли - Ордер на убийство (сборник)
Я кивнул. Кинозал погрузился во тьму, и над нашими головами зажегся яркий луч света. На экране замелькали кадры кинофильма. Он был черно-белым, квадратным по размеру кадра; движения — отрывистые и более быстрые, чем мы привыкли видеть. К тому же фильм был немой, даже без музыки, и было странно следить за движущимися фигурами, не слыша никаких звуков, кроме жужжания проектора. На экране показался “Янки-стадион” — его общий вид, затем я увидел человека с битой в руках. Камера приблизилась к нему, и я узнал знаменитого бейсболиста Бейба Рута. Он изготовился, ударил битой по мячу и побежал, радостно смеясь. На экране возникла надпись: “Бейб снова совершил это!”, дальше говорилось, что это его пятьдесят первый успех в сезоне 1927-го года и что, похоже, Рут поставит новый рекорд.
Лента кончилась, на экране замелькали какие-то бессмысленные цифры и перфорация, и Айрин сказал:
— Голливудская киностудия устроила этот просмотр для меня бесплатно. Они иногда снимают здесь свои телевизионные фильмы про полицейских и гангстеров, так что им выгодно сотрудничать с нами.
Неожиданно на экране появился Джек Демпси, он сидел на табуретке в углу ринга, над ним хлопотал секундант. Пленка была плохой: ринг находился на открытом воздухе, солнце мешало съемкам. И все же это великий Демпси собственной персоной, во всей своей красе, года в двадцать четыре, небритый и хмурый. Покружив по рингу, камера показала ряды зрителей в соломенных шляпах с плоским верхом, в жестких воротничках; одни засунули носовые платки за воротник, другие вытирали ими пот с лица. Затем, в странной тишине, Демпси вскочил, низко пригибаясь, пошел к центру ринга и стал боксировать с необычно медленным противником; мне показалось, я узнал Джесса Уиларда. Внезапно лента оборвалась.
— Я потратил шесть часов на просмотр всех этих фильмов и отобрал три, — сказал Айрин. — Сейчас будет последний.
На экране возникла зеленая лужайка для игры в гольф; тут и там у кромки стояли зрители. Спортсмен, улыбаясь чарующей улыбкой, примеривался клюшкой к мячу; на нем были бриджи, волосы разделены посредине пробором и зачесаны назад. Это был Бобби Джонс, один из сильнейших игроков в гольф в мире, в зените своей славы в 1920-х годах. Он ударил клюшкой по мячу, мяч завертелся и упал в лунку, Джонс поспешил за ним, а толпа зрителей кинулась на травяное поле за своим любимцем — все, кроме одного. Ухмыляясь, этот зритель пошел вперед, прямо на кинокамеру, остановился, помахал полотняной фуражкой в знак приветствия и отвесил поясной поклон. Камера повернула от него, чтобы следовать за Джонсом, который наклонился, доставая мяч из лунки. Затем Джонс двинулся дальше по лужайке; человек, салютовавший нам фуражкой, тоже последовал за игроком вместе с толпой зрителей, пересек весь экран и скрылся из виду навсегда. Лента кончилась, в зале зажегся свет.
Айрин повернулся ко мне лицом.
— Это был Вили, — отчеканил он, — и бесполезно уверять меня, что это его дедушка, так что и не пытайтесь. Он еще даже не родился, когда Бобби Джонс выиграл чемпионат по гольфу, и все же это был, вне всяких сомнений, Том Вили — фанатик спорта, исчезнувший из Сан-Франциско полгода назад.
Он умолк в ожидании ответа, но я не отвечал: что я мог возразить?
Айрин продолжал:
— Это он сидел на стадионе, когда Рут делал перебежку, хотя его лицо было в тени. И я подозреваю, что это он, Том Вили, корчил гримасы вместе с другими зрителями возле ринга, когда Демпси вел бой, хотя и не полностью в этом уверен.
Проекционная будка открылась, из двери вышел киномеханик со словами:
— На сегодня все, инспектор?
И Айрин ответил:
— Да.
Механик взглянул на меня, бросив: “Привет, профессор!”, и удалился.
Айрин кивнул:
— Да, профессор, он вас знает. Он помнит вас. На прошлой неделе он крутил для меня эти ленты, и, когда мы смотрели фильм про Бобби Джонса, он заметил, что уже демонстрировал его кому-то несколькими днями раньше. Я спросил — кому же? — и он ответил: профессору из университета по фамилии Вейганд. Профессор, мы с вами — единственные два человека во всем мире, кто заинтересован в этом маленьком отрывке кинофильма. Поэтому-то я и занялся вами: выяснил, что вы ассистент профессора физики, блестящий ученый с незапятнанной репутацией, но это мне ни о чем не говорит. Вы не зарегистрированы в уголовной полиции, во всяком случае, у нас; но и это ничего не значит: большинство людей не зарегистрированы как уголовники, хотя по меньшей мере половина из них этого заслуживают. Тогда я обратился к газетам и обнаружил в архиве “Кроникл” подборку вырезок, посвященных вам.
Айрин поднялся.
— Пойдемте отсюда.
Выйдя наружу, мы свернули к заливу, прошли до конца улицы и вышли на деревянную пристань. Мимо проплывал большой танкер, но Айрин даже не взглянул на него. Он сел на сваю, указав мне на другую, рядом с ним, и вынул из нагрудного кармана газетную вырезку.
— Здесь сказано, что вы выступали перед американо-канадским обществом физиков в июне 1961 года в отеле “Фейрмонт”.
— Разве это преступление?
— Возможно, я не слышал вашего доклада. Он назывался “О некоторых физических аспектах времени” — так написано в заметке. Но я не утверждаю, что понял остальное.
— Это был научный доклад, рассчитанный на подготовленную аудиторию.
— И все же я уловил главную мысль: вы заявили, что существует реальная возможность отправить человека в прошлое.
Я улыбнулся.
— Многие люди думали так же, включая Эйнштейна. Это широко распространенная теория. Но только теория, испектор!
— Тогда поговорим кое о чем более практическом, чем теория. Мне удалось выяснить, что более года назад Сан-Франциско стал очень бойким рынком сбыта старинных денег. Все торговцы старыми монетами и банкнотами приобрели новых клиентов — люди странные и эксцентричные, они не называли себя, их не волновало, в каком состоянии находятся старинные деньги. И чем больше банкноты были подержаны, грязны и измяты — а значит, и дешевы, — тем больше их это устраивало. Одним из клиентов примерно год назад был человек с необычайно длинным худым лицом. Он скупал монеты и банкноты всех видов и достоинств, лишь бы они были выпущены не позже 1885-го года. Другой клиент, молодой, привлекательный и обходительный, скупал деньги, выпущенные не позднее начала 1900-х годов. И так далее. Вы не догадываетесь, почему я привел вас сюда?
— Нет.
Он показал на пустынную пристань.
— Потому что здесь никого нет. Мы тут одни, без свидетелей. А теперь расскажите мне, профессор, — я ведь не смогу использовать ваши слова как доказательство вины, — каким образом, черт побери, вы это делали? Мне кажется, вы жаждете с кем-нибудь поделиться. Так почему бы не со мной?
