Всеволод Глуховцев - Пурпурный занавес
Очень ему нравилось это занятие, и мало-помалу он стал чувствовать, как его клонит в сон. Зевнул раз, другой… Веки отяжелели… Пива осталось на донышке, футболисты через силу докатывали матч. Да, пожалуй, пора ложиться спать.
Николай решительно встал, выключил ящик. Пошел в ванную мыть руки; проходя, глянул в дверной глазок – на площадке ярко горела лампочка, было светло, весело и все хорошо видно. Николай усмехнулся своим вчерашним страхам.
Умылся, почистил зубы – он вообще был чистоплотен. Улыбнулся, предчувствуя сладкий сон. Быстро разложил диван, постелил, рухнул на него и тут же заснул – как в омут провалился.
6
Но недолго ему пришлось почивать. Разбудил тихий стук в дверь.
Гордеев так и подскочил на диване. Сна – ни в одном глазу.
И снова – тук-тук – тихо так в дверь.
Николай мимолетно удивился: как он ухитрился во сне услышать этот легонький стук?! И сразу подумал: небось Вася, сосед, возжелал составить компанию… Да ведь больше и некому.
Соскочив с дивана, Николай протопал к двери – в глазок даже не заглянул, так и распахнул ее.
И обомлел.
Да было от чего!
Вот теперь в ярко освещенном коридоре стоял не кто иной, как дядя.
Одет он был в то, что висело в шкафу, и что перепугало вчера до полусмерти: черное длиннополое пальто и шляпа, низко надвинутая на лоб.
Гордеев этого поначалу даже не заметил – дядиного прикида – настолько был сражен самим фактом явления покойника.
Какое выражение сделалось у ошарашенного молодого человека, Бог ведает, а вот язык его сам собою едва не брякнул: «Господи, дядя! Ты не помер, что ли? пошутил так?!»
Но не успел. Ибо дядя приложил палец к губам: тихо, племянничек! Молчок.
И Николай все понял враз.
Михаил Евграфович отступил на шаг в сторону лифта и тем же пальцем поманил молодого человека: ступай, мол, за мной. Вновь Николай все понял и без шума вышел из квартиры.
Дяде, очевидно, понравилась понятливость племянника. Он приглашающим жестом махнул рукой, повернулся и, уже не оглядываясь, устремился к лестнице.
Николай без слов последовал за ним. Отчего-то дядя не воспользовался лифтом, а зашагал вниз пешком. Коля следом, все молча. Спускались они необыкновенно быстро – моргнуть глазом не успели, как уже внизу.
Дядя, как вышел из подъезда, сразу взял влево. И Николай, понятно, за ним. Двигались с той же скоростью, но дорога, будто сама, впадала в память Гордеева – он запоминал весь путь, вплоть до травинки на обочине.
Черная дядина спина повела его через дорогу, в лес. Сперва по тропинке, затем дядя свернул опять влево и резво потопал по подлеску, лавируя меж стволами деревьев. Недолго шел – как все тут было недолго. Показалась полянка.
Михаил Евграфович обогнул лужайку по дуге и приблизился к зарослям: небольшим хвойным островком здесь росли молодые елочки. Возле них родственник замедлил шаг.
Сердце Николая часто забилось – стало ясно, вот оно, что-то главное, ради чего была предпринята эта странная ночная прогулка. Вмиг пересохло во рту, язык стал неповоротлив. Откуда ни возьмись заиграла музыка – такая протяжная, тоскливая, заунывно-тягучая… А дядя-то как раз повернулся в его сторону. Повернулся, и сердце заколотилось пуще прежнего, и…
И Николай Гордеев проснулся.
Во рту было сухо, как в астраханской степи, сердце неслось в сумасшедшем галопе. В комнате светло. Утро. Никакой музыки не слыхать, будто и не было ничего. Или было?..
Николай видал виды и похлеще этого ночного кошмара, он не вскочил, не заметался как оглашенный. Полежал, приходя в себя… Пришел. И только после этого привстал, огляделся.
В самом деле, было утро, совсем раннее. Гордеев поднялся, подошел к балкону.
Дальняя часть леса еще плыла в тумане. Николай отвел щеколду, вышел наружу, посмотрел вниз. Вот она, та самая тропка – сразу узнал ее.
Точно то был не сон!.. Николай даже потряс головой, зажмурился. Открыл глаза, поймал себя на том, что теперь не очень верит себе: где сон, где явь.
Он бегом метнулся назад – к шкафу, открыл его. Все на месте. Вот, пожалуйста – шляпа, пальто, сапоги.
Гордеев схватил шляпу, перевернул – словно ее внутренность могла ответить на все его вопросы. Но ничего, конечно, шляпа не сообщила. Там была затертая шелковая подкладка, бирка фабрики и не более того.
Но это же не сон, черт бы его взял, не сон!.. Николай повесил шляпу на место, впопыхах оделся и кинулся прочь из дому.
Почему-то он и не вспомнил о лифте, а понесся бегом по лестнице, как вел его давеча дядя.
Или призрак дядин?..
Выбежав на крыльцо, он даже не остановился, той же рысью припустил по невидимому маршруту – он помнил его, как дату своего рождения. Вот тропинка, вот та травяная розочка на обочине. Тропка бежит вниз, но нам туда не надо…
На этой фразе его заклинило. «Нам туда не надо, нам туда не надо…» – твердил он про себя бессмысленно. А куда надо? Он знал – куда. Вон они, елочки. В почти голом апрельском лесу их видно издалека – этакий ориентир для тех, кто верит в сны.
Тревога вкрадчиво коснулась его души. Он остановился и долго смотрел на хвойные заросли, не решаясь подойти ближе.
Что-то там было. Он знал это твердо. ЧТО-ТО УЖАСНОЕ.
Тревога разом переродилась в страх. Но он все же пересилил себя. Зло стиснул зубы и зашагал к еловому островку.
Николай уже догадывался, ЧТО он там обнаружит.Дальнейшее опять происходило точно во сне. Он двигался как лунатик – отвел разлапистые ветви в сторону, шагнул и очутился на лужайке. Глаза сразу нашли то, чего Николай ждал. И боялся.
Распростертое на земле тело. Человек лежал навзничь, широко раскинув руки, точно прилег на травку, успевшую выбиться из-под земли к весеннему солнышку.
Гордеев медленно приблизился, впился взглядом в лицо молодого мужчины – рот разинут в жутком оскале, зрачки закатились, пугая бельмами – не лицо, а застывшая маска. ТАК выглядеть мог только труп.
Незнакомец и был трупом – на шее его зияла страшная резаная рана. А в грудь, под сердце бедолаге нанесли удар ножом или заточкой – по светлой ветровке расплылось багровое пятно.
Николай судорожно сглотнул, почувствовал, как затряслась каждая поджилка в его враз ослабшем теле. ЭТИ РАНЫ! – сомнений нет: здесь побывал и действовал тот самый маньяк – неуловимый, жестокий, непредсказуемый. Этот выродок нанес очередной удар, утолил кровью свое вурдалачье нутро.
Потрясенный, Гордеев попятился назад, споткнулся о корень, едва не упал.
Это привело его в чувство.
Николай не помнил, как он убрался с ТОГО места, как проделал весь путь обратно, поднялся к себе. Очнулся уже у себя в квартире, постепенно осознавая, что сидит, скорчившись, в кресле, и его бьет крупная дрожь.
