Даниил Корецкий - Криминальные приключения (сборник)
— …Если бы ты знал, что у меня на душе, о чем я думаю…
Ну что ж, разом больше, разом меньше…
— О Гребковском. Устроит ли участок для домика в центре Безмолвной рощи, как обещал. И хватит ли ему того, что уже получил, или надо будет еще добавить деньгами. — Я никогда не видел Клайду растерянной и сейчас, глядя, как меняется ее лицо, обрадовался волне злости, стирающей ненужные чувства. — Эта мысль не на переднем плане, но по важности превосходит все остальные!
Я сумел выдержать паузу, пронаблюдал, как она сменила амплуа, надев маску оскорбленной невинности, и вышел на улицу. Больше всего мне сейчас хотелось застрелиться.
— Сколько времени? — Дорогу заступил плюгавый человечек с незапоминающимся лицом. Кажется, пьяный.
— Пять.
До главной встречи целых три часа.
— Спасибо.
Мне не понравился его взгляд — слишком пристальный для случайного прохожего. Если пойдет следом…
Он ввалился в бар. Ничего не значит, мог передать меня напарнику. Вот подтянутый мужчина в строгой одежде. Почему он здесь стоит?
Я свернул за угол, вышел на прямой широкий проспект, смешался с толпой, незаметно огляделся. Так-так, ага, вот оно! Два парня, студенты в одинаковых спортивных маечках, кажется, я их уже видел… Кольцо сжимается? На подобный случай у меня обширный арсенал всяких приемов, но… Я прислушался к себе. Сейчас я не в состоянии воспользоваться ни одним из них. Остается самое примитивное.
Высокая арка, вымощенный кирпичом двор, узкая задняя калитка, глухая улочка, еще один проходняк, низкий деревянный штакетник… За мной никто не гнался. Это тоже ничего не значит: при квадратно-сетевом наблюдении исключена всякая беготня, крики, суматоха. Правда, метод сложный, дорогой, требующий большого количества высококвалифицированных сотрудников, и потому применяется редко, только при охоте на очень крупную дичь. Но я, несомненно, считаюсь такой дичью.
Переулок круто поворачивал направо. Безлюдно, только в середине квартала, возле уютного старинного особняка, прогуливается женщина. Интересная, высокая, в глухом, отливающем красной медью шелковом балахоне от горла до щиколоток — последний крик моды. Что делать такой даме на пустынной окраине? Нет, это неспроста!
Поворачивать назад не имеет смысла, я только подобрался, прикидывая расстояние до массивной двустворчатой двери в чисто выбеленном фасаде. Сколько человек стоит за ней?
Когда мы поравнялись, дама ослепительно улыбнулась и резко распахнула балахон. Под ним ничего не было. Только тут я заметил у входа стыдный флажок — желтый треугольник на голубом фоне.
Это тоже могло быть инсценировкой, тщательно, до деталей продуманной и надлежаще обеспеченной…
Хватит, черт побери! Ты же сходишь с ума! Напуганный, загнанный человечек, отчаянно спасающийся от воображаемых врагов, бесследно исчез. Я медленно приходил в себя. Эка куда меня занесло! Совершенно незнакомый район. Проклятье! Я повернул обратно.
Женщина неправильно расценила мои намерения и, призывно улыбаясь, пошла навстречу. Вполне приличный вид, гордая посадка головы, царственная походка. Никогда не подумаешь! Я вспомнил Клайду, и внутри все похолодело. Она опять раскрыла балахон, я выругался и перешел на другую сторону улицы. Пресса называет таких постельными животными, сетует, что их становится все больше и больше. Ничего удивительного — подобный промысел гораздо выгоднее серой, скучной, малооплачиваемой работы. К тому же позволяет обзавестись полезными связями, нужными знакомствами. А что касается этической стороны… Я обернулся.
По улице неторопливо шла блестящая дама, модная, строгая и неприступная. Одежда, конечно, в полном порядке, высокомерно вздернутый подбородок, безукоризненные манеры. На меня она взглянула холодно и презрительно, давая понять, что только невежда может бесцеремонно пялиться на незнакомую женщину. Именно такой знают ее родственники, соседи, друзья, поклонники, муж… Счастливы не гуляющие по окраинам и не умеющие читать чужие мысли! Двойная и тройная мораль — повседневная, парадно-выходная, для особых случаев — всегда представлялась мне самым отвратительным на свете, гораздо более мерзким, чем явный, неприкрытый порок. Особенно теперь…
Нет, так продолжаться не может! Сейчас опять навалятся мысли о Клайде, воспоминания, нахлынет тоска, апатия… Я привык чувствовать себя предателем, недаром за квартал обхожу детей: стоит зазеваться, и мигом появляется плоская картина с языками пламени, пенистыми волнами, паровозными колесами и отчаянно-умоляющим взглядом ребенка, в помощи которому ты отказываешь. Но, оказывается, быть преданным не менее тяжело.
Плюнуть и рвануть в Роганду, разом решив все проблемы! Все? Увы, только одну — ничего не опасаться: я невидимка, когда не делаю свое дело. А что до остального… Ни лема, ни зеленый дым не помогут, так уж по-дурацки я устроен. Вот если бы вытравить из себя разную чепуху — принципы, убеждения, долг, совесть… Но чем тогда я буду отличаться от несчастных постельных животных?
Смеркается. Время. Я направился к центру. Противоестественный вид исколотого мириадами точек неба внушал парализующий биологический ужас, возникающий где-то на клеточном уровне. Недаром так скакнуло количество потребляемого алкоголя, наркотиков. И самоубийств.
Душно, люди вокруг нервные и взвинченные, много пьяных. Самочувствие отвратительное, и, что самое скверное, нет уверенности в себе.
Поведение Т. в предстоящей ситуации моделировалось компьютерами по всем правилам теории игр. Следовало, как обычно, нащупать варианты, дающие положительный эффект при любом, даже самом неблагоприятном раскладе. Но сделать это не удалось. Все зависело от меня, а я совершенно не готов к разговору.
Т. жил в старом многоквартирном доме, и, поднимаясь по пахнущей мочой лестнице, я вспомнил те веселенькие коттеджи, которые строили в самых заповедных и живописных местах мясники, торгаши и прочие оборотистые дельцы.
Перед высокой резной дверью с облупившейся краской я на секунду остановился и попытался настроиться нужным образом, на минуту мне даже показалось, что это удалось. Звонок тренькнул едва слышно, и тут же щелкнул замок. В дверном проеме стоял крупнейший философ планеты, специалист по логическим системам, автор сотен статей, десятков монографий и фундаментальных учебников, основоположник официально признанной доктрины о принципах этической допустимости. Маленький лысый человечек с нездоровым лицом обезьянки, в мешковатом, не очень свежем домашнем халате.
Часто встречающееся несоответствие облика масштабу внутреннего мира творца всегда меня поражало, но сейчас поразило другое: Тобольган знал, кто я и зачем пришел.
