Ангелотворец - Харкуэй Ник
Конечно, это было богохульство чистой воды, но тогда, из его уст, все звучало очень разумно. Несколько минут все ошарашенно молчали, будто получили рыбиной по голове, а потом кто-то закричал: «Шеймус!» и тут же все повскакивали и стащили бедного Шольта, тогдашнего Хранителя, с помоста, и водрузили туда Шеймуса.
Времени он зря не терял. Живо приступил к делу. В тот же вечер велел им покрыть лица – в знак безразличия Господа к человеку, – и они покрыли. Тут же чудесным образом нашлась жуткая черная марля, и всех, кто отказался носить покрывала, выгнали взашей. Они попытались завладеть остальными зданиями, но кто-то им помешал – подозреваю, что правительство.
Очень скоро рескианцы изменились. Ремесленники пропали; наших давних друзей сослали или разогнали, а вместо них Шеймус привел своих людей, бандитов и головорезов, в качестве мирян, а монахами назначил каких-то немых. Он называл их Корнуолльскими Сиротами.
Джо так и подскакивает на месте.
– Это был рейдерский захват, – вставляет Сесиля Фолбери дрожащим голосом. – Конечно, восьмидесятые же на дворе!
В повисшей скорбной тишине Джо осмеливается задать вопрос:
– Сесилия… Тот друг, который тебя приютил…
– Да, – кивает она. – Это был твой дед, Дэниел.
Минуту-другую все молчат.
– Джо, – наконец произносит Полли Крейдл. – Нам пора. Мерсер, наверное, нас потерял.
– Одну минуту, мне нужно кое-кому позвонить.
– Джо.
– Это важно, Полли. Честное слово.
Она со вздохом кивает, и Сесилия Фолбери разрешает Джо воспользоваться их телефоном. Тем временем она окидывает внимательным взглядом Полли – и останавливается на сумке с пластинками у нее на плече. Вопросительно приподнимает брови. Полли кивает. Людоедка расплывается в улыбке и тихонько гладит Полли по руке.
– Сообщница, – радостно говорит Сесилия. – Ну, наконец-то!
Телефон стоит в деревянной кабинке, изящные резные стены которой обеспечивают звукоизоляцию. Если верить сделанной от руки подписи, она была изготовлена в конце XIX века для одного эстонского аристократа. Номер Джо подзабыл, зато помнит, как набирал его на сером аппарате отца, стоявшем на письменном столе, помнит мягкие, мурлычущие гудки в трубке и бесконечное тарахтение заводного диска. В те времена номер начинался с 01. Теперь – с 027. Джо надеется, что остальные цифры не изменились.
Трубку снимают после первого гудка.
– Мегера сраная! – орет мужской голос.
– Дон?
– Ой, простите. Я думал, это Эрика. Моя любовница, – поясняет голос на случай, если звонящий знает еще какую-нибудь мегеру по имени Эрика. – Кто это?
– Дон, это Джо Спорк.
– Джо? Джо Спорк… Матерь божья, малыш Джо?
– Да.
– Маленький Джош, которому теперь почти столько же лет, сколько мне… Ты имеешь честь беседовать с Достопочтимым Дональдом Босабрером Лионом, начальником тысячи бюрократов и принцем всех Куанго! Куанго – это Квазиавтономная неправительственная организация, если кто не знает – в частности, этого явно не знает мегера, которая вздумала помыкать мной, как щенком, и заставляет меня ехать в сраный Шеффилд, когда я не хочу! Честное слово, это же сраный Шеффилд, а не Сан-Тропе!.. Чем могу служить?
– У меня неприятности, Дон, и я подумал, что ты мог бы мне помочь. По старой дружбе, так сказать.
– Даже не знаю. Допустим. А что за неприятности?
– Я угодил в переплет с пчелами. Случайно.
– С пчелами?
– Ну, спятившие корнуолльские пчелы… Туда еще недавно полицию вызывали.
– А, черт… Вон ты про что. Ну, это не по моей части, старик. Ступай в полицию и во всем сознайся, мой тебе совет. Если, конечно…
– Если что?
– Если, конечно, ты не предпочел бы этого не делать. – Последняя реплика произнесена странным подобострастным тоном.
– Я действительно предпочел бы этого не делать.
До-Дон молчит. Джо догадывается, что он чего-то ждет. Нужен пароль, но я его не знаю.
Наконец:
– Что ж, я посмотрю, что можно сделать, Джош – Джо, верно? – но обещать ничего не могу. Где ты?
– Я сам тебе позвоню, Дон. Так будет лучше.
– Что? А, ну да, да, конечно. Принято. Но мне можно доверять. Мамой клянусь.
– О… Ах да! Слушай, Дон, Мэтью тебе никогда ничего не рассказывал про свою мать?
– Боже, нет. Такие вещи он только с Гарриет обсуждал. Навести ее. Скажи, я просил ее еще разок спеть «Джорджию Браун» – для До-Дона! Ладно? А потом звони, договорились? Превосходно. Превосходно…
И с этими словами Дональд Бесабрер Лион исчезает в вихре притворного добродушия.
Джо оборачивается и видит, что с порога за ним наблюдает Сесилия Фолбери. В подвальных закромах фонда ее супруг откопал старенький переносной граммофон по прозвищу «Поросенок» (производитель – «Братья Якобс из Страуда», 1940 год), которое устройство получило за характерное хрюканье при заводке.
– Мы всегда рядом, Джо, – серьезно произносит она. – И ради тебя готовы хоть в огонь, хоть в воду. Никогда об этом не забывай. Для того и создавался «Гартикль», таков наш долг: «В беде умельцев не бросать: свечою мрак кромешный разгонять и от господской блажи защищать». Отвратительные вирши, знаю, но суть ты уловил. Я люблю тебя как родного сына, понятно? – Она заключает его в могучие объятья, затем поспешно отворачивается.
Присмиревший Джо разрешает Полли отвезти себя обратно, к ней домой. Мерсер звонит узнать, по-прежнему ли они на месте, в нескольких улицах от конторы, и прилежно ли исполняют его строгий наказ не высовываться из дома.
– Я еду к вам, – сообщает он. – Тут кое-что творится.
– А поподробней?
– Включите телевизор, когда будете дома. А потом оставайтесь на месте, как вам и было велено. Куда вы ездили?
Полли рассказывает.
– Что ж, – произносит Мерсер, переварив услышанное. – Безумная – и в то же время неплохая идея. Пугающее сочетание. Умоляю, больше никаких идей, пока я не приеду и не проверю их на предмет вашего полного умопомешательства.
Полли Крейдл сидит у старенького телевизора, скрестив ноги почти как йог, и ждет. В руке у нее шариковая ручка, справа на полу лежит желтый блокнот юриста. Включен один из двух современных приборов, имеющихся в ее доме: цифровое устройство для записи телепередач (чтобы потом пересмотреть новости). Второй прибор – массивный ноутбук, от которого к стене тянется толстый кабель – она водрузила рядом на стопку толстых иностранных словарей, чтобы попутно следить за уведомлениями из интернета.
– Неужели ты знаешь столько языков? – вслух дивится Джо.
– Нет, – отвечает Полли Крейдл. – Поэтому мне и нужны словари. Смотрим! – рявкает она и включает звук.
На экране – вид на рыболовецкую флотилию с высоты птичьего полета. Ведущий теленовостей усиленно нагнетает обстановку. В его голосе слышится призыв сохранять спокойствие: стало быть, дела плохи.
Вместо кадров с вертолета появляется видео с палубы одного из баркасов.
Палуба полностью покрыта великолепными золотыми пчелами.
На борту – ни души.
Камера плавно поворачивается, и мы видим одну и ту же картину на всех судах флотилии.
Далее начинается интервью с рыбаками в спасательных жилетах и пледах. Все они сидят на катере береговой охраны в нескольких милях от своих баркасов.
– Нам пришлось покинуть борт, – говорит один из них.
– Почему? Почему вы его покинули? – вопрошает репортер.
– Это было… слишком.
– Слишком что?
Человек отвечает не сразу. Он поднимает взгляд к небу, затем отводит в сторону, пытаясь что-то вспомнить.
– Я… все понял.
– Что именно?
– Просто – все.
– Ясно.
– А вот и нет, – перебивает его рыбак. – Вы только думаете, что вам все ясно, но вы ошибаетесь.
– Боюсь, зрители вас не поймут.
– Не поймут. Пока с ними не случится то же самое.
– А оно, по-вашему, случится?
– Обязательно. И тогда все узнают то же, что знаю я.
– То есть?
– Многое, слишком многое! – повторяет он. – Ответы на разные вопросы… Они мне не нужны, просто сами собой появляются в голове. Дома я должен буду извиниться перед женой. Утром я зря на нее накричал. И дети… Я был неправ, надо исправляться. Питаюсь я тоже неправильно. А еще мой дядя, он просто чудовище. Я сказал полиции: он избивает тетю. Не знаю, почему раньше молчал. Это, наверное, хорошо, но столько всего навалилось сразу. Постоянно появляются новые вопросы и новые ответы. Вокруг столько неправильного, столько нужно исправить… – Он содрогается всем телом и начинает плакать.
