Сергей Алексеев - Молчание пирамид
Вербованным-то что, они прикопали своего да поминать пошли, а местные так и окаменели: Иван-то Пивоваров, одному да другому, и передал слова Артемия, что будет. Тут начальство прибежало, из области приехали — ведь и до них дошли слухи: надо перезахоронить, чтоб население не смущать всякими байками. К тому же скоро комсомольцев привезут, завод строить.
Пригнали бульдозер, кое-как отрыли траншею да все косточки и гробы в ряд составили, а ветер дунул и сровнял братскую могилу.
Однако сватьинские на том не успокоились, ибо знали, что следующая кара — обещанный потоп огненный, и хоть плохо представляли себе, что же это такое, но мало кто сомневался в его неотвратимости.
Тут и призадумался народ. Всегда же так бывало: вроде все умные, дошлые, смекалистые, но если все вместе мордой-то об лавку не нахлещутся, ничего не понимают…
Артемий же носил саженцы из Воскурной и привить их к песку пытался, семена бросал и под барханы, и на по верхушкам увалов, сеять пробовал и днем, и ночью, когда холодало, и на растущей луне — никак и нигде не приживались деревья. Бабка Густя сначала ему сосенки в Воскурной дергала и шишки собирала, потом сама стала носить все это в пустыню. Навяжет вязанку, завалит на горб — самой не видно и прет: откуда и силы берутся? Скоро и вовсе прибилась, не уходит, сначала водой поливает рассаду, потом слезами, когда засохнет, и все одно погибают корешки, не прививаются к песку.
Живя в пустыне, обносился Артемий в прах, тряпица на бедрах осталась, и высох весь, пожелтел, волосами и бородой зарос, одни глаза светятся — выйти на люди стыдно.
Чует, недолго так протянет, ну и взмолился к Василисе:
— Подай знак, подскажи, как деревья сажать, пока не поднялся из глубин град божий Тартарары.
И тут видит, идет человек по барханам, качается — едва ноги переставляет. Пригляделся, а это младший брат Василисы, Михаил. Дети-то у него были, да во время мора прибрались, а он так спасти их хотел, сам лечить пробовал, да не знал, чем, и потому от горя на голову ослаб. Ходит по деревням и лечит всех подряд: травы нарвет, в воде намочит, попить даст.
— Как рукой снимет!
Его жалели, поэтому поддакивали:
— И верно, сняло!
А он смеется от радости и дальше идет.
Но когда сбыла земля, обнажились гробики и поглядел он снова на ребятишек своих — а они лежали нетленными, вмиг пришел в себя, образумился. То ли от песка, то ли от горя и слез, тоже узкоглазый стал, щурится на Артемия.
— Ты ли это, Артюша? Не признать…
— Да ты глаза-то открой! Кое-как открыл.
— Вроде похож, а и не похож, так все одно, праведник.
— Какой я тебе праведник?
— А кому же еще в голову придет в пустыне лес сажать?
— Сажаю, да не приживается…
— И верно, на голом песке не растут деревья…
— Научи, как вырастить можно!
А Михаил, видно, за годы безумства впрямь чему-то научился и говорит, как лекарь:
— Пока сукровица не выступит да в коросту не засохнет, молодая кожа не нарастет и рана не затянется. Надо не сосну сеять, а мох садить. Дерево потом само поднимется.
— Вон отчего песок покраснел-то, от сукровицы…
Стали они уже втроем из Воскурной мох приносить и к песку водой приживлять — так, словно последней спичкой костерок на ветру разводили. И только прирастили коросту с ладонь величиной, как скоро проклюнулась из него хвоинка…
Тем временем начальство тоже сложа руки не сидело, решали, как пески остановить. Лесничие, кто велел рубить, срока получили, многих больших людей с работы поснимали или на другую перевели, подальше от леса, в общем, наказание они получили. А с песком бороться рассчитывали по-китайски: матов из соломы навязать, поставить супротив ветра, а под ними чего-нибудь посеять. Со всех колхозов солому свезли, в скирды поставили и собрали народ вязать эти маты, по домам раздали и план довели.
Но тут уже глубокой осенью буря случилась невиданная: ветер-то по Тарабе разогнался и пошел на Сватью сквозь прореху, где Горицкий бор стоял. Выло, как в трубе, гул за сотни километров слыхали, думали, уж атомная война началась. Песок взметнуло, пожалуй, на версту и понесло над землей, по всему таежному краю — света белого не видать. Реку засыпало так, будто и не было ее никогда, на ту сторону пешком ходили, Горицы замело сугробами под крыши, как зимой снегом, райцентр за шестьдесят верст — по окна, даже области досталось. Откуда только не выгребали потом текучий песок! И народа много погибло: кто задохнулся, кто заплутал и замерз в пыльной буре, а кого и вовсе заживо похоронило.
А заготовленные скирды подняло так высоко, что разметало по всей Сибири аж до Северного полюса — даже, говорят, на Канаду сыпалась ржаная да пшеничная солома.
Тогда и вздумали прорыть канал, повернуть Сватью в пески и обводнить их, чтоб чуть посырее стало, мол, тогда что-нибудь и начнет расти. Техники понагнали, два лагеря построили, комсомольцев привезли, ну и так кого, на заработки; сначала земснарядами реку откопали, потом всю зиму канал рыли и всякие сооружения строили, чтоб к весне поспеть. Прокопали новое русло прямо вдоль пустыни и, когда половодье началось, взорвали перемычку.
И потекла Сватья могучим потоком в Горицкий бор — место все так и называли, на открытие аж из Москвы приехали, все стоят, смотрят, оркестр играет. А река только забежала в пески и тут же как в землю провалилась, только рыба сверху осталась, прыгает, выгибается — руками бери.
Не то что потока — малого ручейка из пустыни не вытекло в старое русло.
Инженеры бегают туда-сюда, успокаивают, мол, сейчас песок напитается водой и снова потечет река. У нас, дескать, все рассчитано. До вечера ждали, потом весь следующий день народ не расходился, стоял вдоль канала и глаза таращил. Сначала музыка заглохла, потом речи перестали говорить, зеков по баракам развели, комсомольцы в свои палатки ушли, и тихо так стало, как на похоронах.
И тут кто-то громко сказал:
— Вот и Сватья ушла в Горицкий Бор!
Сватья и в самом деле нырнула в пустыню, как в могилу, и не вышла больше наружу ни через месяц, ни через два. Но песок-то в пустыне хоть бы чуть-чуть намок! Как был, словно зола, так и остался. Подождали еще, всякими бурами потыкали пустыню — нету воды! Добегает река до песка, потом мелеет, мелеет, и на тебе, будто в бездну проваливается. Большой экскаватор поставили, давай котлован рыть, Сватью искать: ведь не может эдакого быть, чтоб бесследно целая река ушла! Все изрыли, но кругом один сухой песок. В старое время сейчас бы уже всех начальников к стенке, всяких там прорабов по лагерям рассовали, а нельзя, ростепель началась. Поэтому пожурили, выговоров дали и еще месяц ждали, думали, вода в котловане покажется, а там глядишь, и река вернется — куда там!
