Сергей Лексутов - Игра в голос по-курайски
— Чем же они меня угостить пытались, гады?..
Если бы точно знать, смертельная эта штука, или всего лишь обездвиживающая, или вырубающая, а может, просто слезоточивый газ, это многое бы прояснило: ну, хотя бы точно узнал, живым он им нужен, или мертвым?
Внизу, в машинном отделении, на специальной вешалке висело несколько противогазов, но у него не было ни малейшего желания искать их в полнейшей темноте на ощупь. Тем более что уже в пяти шагах от распахнутой двери в нос шибануло резкой, жгучей отравой. Для верности он выждал еще час на улице, укрывшись в густой тени у забора, готовый в случае чего моментально перемахнуть в сквер. Провентилировав легкие, опять на девять вдохов, он отправился в рискованное путешествие к кнопке вентилятора. Мощный мотор послушно загудел, турбина завыла, а Павел вновь вернулся на улицу.
Минут через пятнадцать он вошел в машинное отделение, осторожно потянул носом, но неприятных ощущений больше не возникало, только остался мерзкий химический запашок. Павел на всякий случай повесил на плечо сумку с противогазом, включил дежурное освещение, одну лампочку на двадцать пять ватт над столом, потом обошел все помещения, проверил окна и форточки, запер все двери и сел к столу, достал лист бумаги, авторучку. Как это называется? Карта происшествия? Схема преступления? Черт ее знает, как это называется, но надо как-то вычислять злодеев. Ложиться спать, во-первых, было бессмысленно, все равно не уснуть, а во-вторых, опасно — вдруг визит повторится?
Итак, сначала резать и давить машинами его пытался загадочный «Колян». Все случаи вполне однозначно классифицируются по грубому, топорному почерку. Павел вывел в самом верху листа печатными буквами — «Колян», и обвел жирной рамочкой. Да, убивать его пытались неумело, по-дилетантски, но такие методы без осечки срабатывают против простых граждан, с реакциями и навыками простых, не тренированных людей. Нынешние выглядели истинными профессионалами, и не их вина, что не поймали Павла. Значит, охотятся за ним, по крайней мере, две банды. Мысль насчет милицейского спецназа Павлу даже в голову не приходила. Зачем это интересно милиции с такими сложностями вылавливать его ночью в бассейне? Когда можно, прихватив участкового, прийти средь бела дня. По кругу, начиная от «Коляна», Павел коротко записал все происшествия. Потом внизу листа быстро написал — «Военные». Почему он это написал, он и сам не понимал. Просто, зеленый «уазик», камуфляж, маски и противогазы вызвали у него эту ассоциацию.
Итак, «военные». С кем, с кем, а с военными последние лет пятнадцать он встречался лишь случайно, на улицах города и знакомых у него в этом бомонде не было ни единого. Он таращился на лист бумаги, в тщетных попытках вспомнить, где и при каких обстоятельствах, потерся о крутой военный секрет, но в голову ничего не лезло, кроме идиотской идеи, почерпнутой, скорее всего из какого-нибудь голливудского боевика: какая-то банда сперла атомную бомбу, но каким-то образом ее потеряла, при этом думает, будто Павел ее перехватил, а самый главный генерал, чтобы замять историю, послал чистильщиков, которые должны убрать и банду, и нежелательных свидетелей, то есть его, Павла, ну и, естественно, вернуть бомбу. Павел и сам не верил в такую чепуху, но версия упорно крутилась в голове, и быстро обрастала доводами в свою пользу. А самым главным было то, что больше всех достанется Павлу: незадачливых бандитов просто убьют, а его еще и запытают до смерти, в тщетных попытках узнать, куда он запрятал бомбу.
— Да бред все это! — вскричал он, и помотал головой. — М-да… Придется сыграть в "голос по-курайски"… — пробормотал он.
Жизнь в Курае была не в пример размереннее и сытнее сыпчугурской. Наверное, потому, что стояло это старинное село в местах издавна сельскохозяйственных. С одной стороны села простирались бескрайние поля, изредка прерываемые березовыми околками, зато с другой стороны вздымались гигантские округлые лбы голых сопок. У их подножья протекала крошечная речка под названием Усолка. В незапамятные времена у подножья сопок жители Курая соорудили запруду, с классическими деревянными шлюзами, но водохранилища не получилось, видимо не хватило денег на теодолит, а может, теодолита не нашлось ни за какие деньги. Крошечное озерцо образовалось лишь в непосредственной близости от запруды, а чуть дальше Усолка просто широко разлилась по низине, и огромное пространство теперь шелестело густыми зарослями камыша. Ниже запруды речка прижималась к самому подножию сопки и за долгие годы основательно подрезала ее, образовался высоченный глинистый обрыв, время от времени сбрасывавший в речку пласты рыжей глины.
Однажды Павел, со своим приятелем Генкой Слонкиным, лазили по склону сопки над обрывом, и наткнулись на свежеобразовавшуюся трещину. Скоро-скоро в Усолку должна была сорваться очередная глыба глины. Генка решил не дожидаться этого события, которым вряд ли удастся полюбоваться, так как глыбы обычно срывались в самое неожиданное время. Он принялся долбить каблуком ботинка по краю трещины. Павел с детства отличался осторожностью и очень развитым воображением, а потому отошел подальше, сказал предостерегающе:
— Генка, лучше не надо…
Тот молча, сопя от усердия, продолжал молотить ногой по глыбе. Ломоть получался знатный; метра два шириной и метров пять-шесть в длину. Так что мог получиться внеплановый разлив Усолки. Глыба сорвалась, как всегда, неожиданно. Генка не успел отпрыгнуть, и его утянуло вниз. Павел кинулся к краю, склонился над обрывом, и увидел в клубах пыли стремительно уменьшающуюся фигурку Генки, он ехал на заду вслед за глыбой, быстро превращавшейся в лавину рыхлой глины.
Когда он спустился с обрыва, Генка уже сидел на краю запруды в одних трусах. Прополосканная одежда сохла на деревянных перилах. Мрачно шмыгнув носом, Генка бросил:
— Никому не говори, понял?
Павел молча пожал плечами, разглядывая Генку. Это ж надо, слететь с такой высоты и даже не ушибиться. Впрочем, не зря говорят, что дуракам везет.
В Курае Павел научился плавать и впервые взял в руки удочку. Вернее, он сначала научился плавать, а потом взял в руки удочку. В отличие от Сыпчугура, лето в Курае начиналось попозже и было не таким жгучим. Купаться можно было только в июне, да часть июля, потом начинались дожди, несло мозглым холодом с севера, от купания никакого удовольствия. Старшие брат и сестра Павла никогда не брали его в свои старшие компании, хоть мать им настоятельно советовала приглядывать за ним. Они клятвенно обещали, но лишь выходили за ворота, как прогоняли его домой. Они, видимо, и вправду думали, будто он отправлялся домой. А на самом деле он вслед за ними шел на Усолку, к запруде. Было у него там свое местечко, с полого уходящим на глубину дном. Он заходил в теплую воду по шею, пока глубина не начинала «тянуть», отталкивался от дна, и что есть силы работая рукам и ногами, плыл к берегу. За неделю такого самообучения он перестал бояться воды, глубина перестала «тянуть», а к концу июня он уже вполне уверенно держался на воде.
